Страна моя, ты вся горишь в огне...»

Эти строки Николай Алексеевич тихо пропел приятным, грудным голосом. Я тогда понял, что Николай Островский обладал незаурядным музыкальным слухом. В юности он хорошо играл на гармони и часто наигрывал на ней «Итальянскую польку» Рахманинова. Впоследствии он ввёл эту польку как музыкальный образ в двенадцатую главу романа «Рождённые бурей».

Николаю Островскому полюбился «Орлёнок». Часто вечерами я играл ему эту песню на рояле, и он тихо подпевал музыке:

«Орлёнок, орлёнок, товарищ крылатый, Ты видишь, что я уцелел...»

Николай Островский прекрасно разбирался в людях, хотя болезнь лишила его возможности видеть собеседников. По каким - то, порой совершенно неуловимым признакам, иногда по тону разговора, он почти безошибочно определял настроение людей, с которыми ему приходилось встречаться. Однажды по двум - трём фразам, с которых началась наша беседа, он убедился, что я чем - то огорчён, и, выяснив причину - дело касалось важного письма, ожидаемого мною из Москвы и которое никак не могло добраться до Сочи, - позвонил по телефону на почтамт и быстро, по - военному, уладил все неприятности.

Николай Алексеевич был очень радушным, мягким и отзывчивым человеком; он становился непримиримо резким в тех случаях, когда видел или, вернее, чувствовал явную неправду. Однажды Николай Островский перебил чтение ленинградского артиста, который читал ему стихи Владимира Маяковского, Николая Тихонова и Виктора Гусева:

- Я попрошу вас не делать скидок на мою болезнь, а читать стихи так, как их исполняют для обычной аудитории!... Я не нуждаюсь в таком «снисходительном чтении»...

Николай Алексеевич был прав. Чтец вначале растерялся; он впервые увидел больного писателя и был несколько взволнован, что, конечно, отразилось на его обычно мастерском исполнении. После того, что ему сказал Николай Островский, он быстро нашёл правильный тон и далее читал превосходно. Николай Алексеевич остался очень доволен новыми стихами и их исполнителем. Расстались они настоящими друзьями.

Один из ближайших друзей писателя рассказал мне следующий случай: «Николай Островский во время длительного медицинского осмотра спросил врача: «Доктор, сколько мне ещё осталось жить?» Известный врач опешил от неожиданного вопроса и начал доказывать, что врачебная этика не позволяет отвечать больным на подобные вопросы. Николай Алексеевич ему в ответ: «Я не больной! Я раненый боец и не боюсь смерти. От вашего правдивого ответа зависит благополучное окончание моей работы. Если мне суждено прожить ещё два года, я буду работать 10 часов в сутки, а если только год, то доведу рабочий день до 20. Поняли?» Врач не знал, что и ответить. Не часто он имел дело с такими пациентами... Да, наш Николай - какой - то особенный, железный человек», - закончил мой собеседник, знавший Николая Островского многие годы.

Конец августа 1936 года. Певец Павел Лисициан и я даём последний концерт в доме Николая Островского. Вечером мы уезжаем в Москву и с грустью прощаемся с хозяином. Николаю Алексеевичу очень понравилось пение Лисициана.

- Благодари судьбу, Павлик, что ты родился в это прекрасное время. У тебя очень хороший голос, тебе только 22 года, и ты уже солист столичного театра. Учись и помни, что искусство требует большой работы и каждодневного, упорного труда...

Павел Лисициан поёт о «голубке Ладе» из любимой оперы Николая Алексеевича «Князь Игорь», об удали Василия Грязного, о синих морях и заморских странах. Я играю увертюру к опере «Кармен», «Вальс - фантазию» Глинки и заканчиваю импровизированный концерт неизменной полькой Рахманинова. После короткой прощальной беседы и обещания зайти к Николаю Алексеевичу осенью в Москве мы поднимаемся.

- До свидания, Николай Алексеевич, - говорю я. - До скорой встречи в Москве.

- Счастливого пути, Дзига, - отвечает Николай Алексеевич (он называл меня так за чрезмерную подвижность, «дзига» по - украински - «волчок»), - будь осторожен в пути, доберись без приключений, а, главное, не потеряй пакета...

Эта фраза относилась к рукописи романа «Рождённые бурей», которую Николай Алексеевич поручил мне отвезти в Москву. Мог ли я тогда думать, что эта встреча была последней и через несколько месяцев оборвётся жизнь несгибаемого духом, полного кипучей энергии и новых замыслов писателя - большевика Николая Островского?..

В заметках о жизни и работе Николая Островского, написанных его секретарём Лазаревой, есть следующие строки, «...бывало, приносишь ему пачку газетных вырезок. - «Ну, кто там ещё был в гостях у Николая Островского?» - шутя, но в то же время с тревогой, спрашивал он. И если описание встречи с ним не приносило никаких сюрпризов, он облегчённо вздыхал...»

Я часто вспоминал эти слова, набрасывая свои краткие записи о встречах с покойным писателем.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.