Послышались тяжёлые удары стенных часов. В пустой и холодной комнате дежурного по депо долго дрожал их стонущий звон. Пробило десять. Рындин приоткрыл глаза. Мерцающая на столе лиловым огоньком свеча двоилась, и печальные лепестки пламени трепетали, готовые вот - вот погаснуть.
«Надо бы снять нагар», - подумал дежурный. Но он заставил себя закрыть глаза. Нужно встать со стула и подойти к столу. А до стола шагов пять. С тех пор, как появились слова «блокада» и «голод», Рындин приучил себя строго рассчитывать движения.
В эти дни в Ленинграде снизили нормы хлеба: служащим до 175 граммов, рабочим до 250. Бережно замотанный в шерстяную тряпочку, хлеб лежал в боковом кармане, на груди. Раньше в этом чёрно - коричневом квадратике, похожем на торф, он ни за что не признал бы хлеб. Сейчас Рындин не знал сильнее искушения, чем желание съесть этот кусочек хлеба. Руки невольно тянулись к карману. Он отламывал ногтями маленькие щепоточки и осторожно клал их в рот. Он не ел, а смаковал, подолгу наслаждаясь кисловато - горьким вкусом.
Невозможно отогнать сверлящую мысль о хлебе. Вместо навевающих сладостную дремоту звуков часы начинали кидать тяжёлые, как камни, удары: хлеб - хлеб, хлеб - хлеб... Но нужно беречь оставшийся ломтик и как можно меньше двигаться, чтобы зря не расходовать силы. Пусть гаснет свеча. Он должен сидеть вот так: спокойно, блаженно, вытянув ноги. Впереди ещё много важной работы. Со станции Ладожское озеро вышли два состава с продовольствием для Ленинграда. Нужно встретить паровозы: снабдить топливом, водой и сразу же до рассвета возвратить с порожними составами обратно. Иначе составы попадут под обстрел немецких орудий.
Поезда ведут машинисты Самойлов и Надбаев. Василий Недбаев отправился из Ладожского озера давно и должен уже быть где - то на подходе.
Вражеские самолёты всё время охотятся за поездами. Рындин ясно видит высунувшегося по пояс из окна паровозной будки машиниста. Состав идёт без сигналов, и истощённое, каменисто - серое лицо механика напряжённо и сурово. Маневрируя скоростями, он уклоняется от падающих бомб. Поезд то пятится назад, как бы отступая, то, словно я атаку, устремляется вперёд. Машинист знает, что впереди - истомлённый голодом и тревогами город.
А сегодня лунная ночь. Страшно подумать, что бомба может' угодить в состав с хлебом или покалечить паровоз. Во всём депо осталось только два здоровых паровоза. Остальные стоят' оледенелые. И машинистов становится всё меньше и меньше... В этом кресле, где он сейчас сидит, три дня назад скончался старый мастер Антон Баранов. О нём говорили, что он сумел бы подковать и блоху. Когда предсмертная судорога пробежала по хилому телу мастера, кресло закачалось и жалобно заскрипело. Потом всё смолкло. Только гулко стучали часы.
Часы Рындин принёс из своей покинутой квартиры. Откуда появилась качалка, - никто не знал. Перед войной он хотел её выбросить отсюда: баловство, чтобы у дежурного по депо стояла легкомысленная качалка... Хорошо, что он не выбросил её тогда. Сейчас, когда нужно быть таким скупым в движениях, качалка сберегала силы...
В это время качалку сильно отбросило назад. Гул взрыва ворвался через распахнувшиеся двери. Свеча погасла. Стало темно и жутко. В объятой мраком комнате ошалело заметались красные и синие шарики, образуя дико вертящийся круг. Раньше, в первые дни налётов, этот безумный круговорот мрака вызывал у Рындина тошноту. Теперь он привык. Его не удивляло и то, что воздушная тревога объявлялась уже после того, как вражеские самолёты появлялись над городом. Ничего не поделаешь: немецкие аэродромы совсем близко, сразу за Невой, и немцы прилетают быстрее, чем доходят сообщения в штаб противовоздушной обороны.
Тоскливо завыли сирены. Мощные рупоры угрожающе выкрикивали тревогу. Несмотря на то, что по нескольку раз в день раздавались вопли сирен, Рындин не мог слышать их без волнения. Они разрывали сердце, наполняли досадой и печалью душу.
Холод пронизывал тело. Рындин плотнее натянул шинель, засунул руки в широкие обшлага и крепко сжал челюсти. Поезда могут с минуты на минуту подойти к станции.
Внезапно в протяжные вопли сирены ворвались частые выкрики паровоза. Рындин насторожился. Тревожные свистки паровоза были еле слышны, и дежурный по депо решил, что поезд только подходит.
Николай Сергеевич быстро встал и ощупью нашёл выход. Острые лучи прожекторов шарили по небу. Грохотали зенитки. Небо сплошь усеяли белесые вспышки разрывов. Со свистом проносились трассирующие пули, оставляя в воздухе красный след. Большая луна равнодушно висела в небе. Снег тоскливо скрипел под ногами.
Дежурный шёл к паровозу. Над головой стоял непрерывный гул самолётов. Вдруг всё утонуло в страшном визге падающей бомбы. Рындин бросился на землю, стараясь как можно глубже вдавить тело в рыхлый снег. От тяжёлых взрывов земля под ним вздымалась.
Когда Николай Сергеевич приподнял голову и увидел объятую пламенем водонапорную башню, он замер. Рындин не верил своим глазам. Случилось самое худшее. Паровозы остались без воды.
Его вывел из оцепенения осколок от зенитного снаряда, упавший рядом. Он поднял этот тёплый угловатый кусочек металла и подумал: только что около него была смерть. Сейчас, как никогда, ему нужно жить. Водонапорная башня разрушена!... А кто без него снабдит паровозы водой? Кто отправит составы за продовольствием?..
Рындин порывисто вскочил на ноги, но, сделав шаг, остановился. Голова кружилась. Острая, сосущая боль голода мутила сознание. В рот набегала клейкая противная слюна. Рындин вытащил из кармана тряпочку с хлебом. Он придерживал её у рта, чтобы не проронить на землю ни одной крошки: это был последний кусочек сегодняшней нормы. Если он не отправит составы, утром не получат хлеба тысячи людей.
Рындин нашёл паровоз на складе топлива. Он стоял у высокого забора. Николай Сергеевич мысленно похвалил машиниста, что тот догадался укрыть паровоз в тени забора.
Недбаев, высунувшись из окна будки, печально смотрел, как догорала водонапорная башня. Рындин подошёл к паровозу и устало облокотился о поручни. Сердце его учащённо билось, обильный пот из - под меховой шапки стекал по лицу.
Увидев дежурного по депо, Недбаев сошёл с паровоза.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.