Выше мы видели, что дарвинизм носит на себе родимые пятна своего социального генезиса. Его теологические привески есть механически прилепленные побрякушки, страха ради иудейско помещенные на страницах дарвиновских работ: весь дух теории и даже все ее буквы вопиют против этого насильственного бесплатного приложения. Иначе обстоит дело с толкованием эволюции как только непрерывного процесса. «Природа не делает скачков» есть не случайная формула у Дарвина. На это Дарвину указывал еще Гексли, который, прочтя впервые «Происхождение видов», писал автору: «Что касается вашей доктрины, то я готов взойти на костер для поддержания главы IX и большей части глав X, XI и XII»... И далее, перечисляя свои критические замечания, он прибавляет: «Во - первых, Вы создали себе ненужную трудность, принимая так, без оговорок: «природа не делает скачков».
Здесь у Дарвина налицо либерально - буржуазная трактовка эволюции, которая является истоком самых вульгарных последующих «эволюционистских» построений. Эту сторону дарвинизма необходимо подвергнуть остракизму. Таким образом в своем очищенном и освобожденном от скверны виде дарвинизм включается в наше мировоззрение, что налагает на нас обязанность дальнейшей разработки проблем биологии при сознательном (а не стихийном) применении метода диалектического материализма.
Дарвинизм вырос из практики. Но, выросши из практики в мощное теоретическое построение, он сделался рычагом дальнейшего практического действия. Его значение во всем потоке общественно - исторической жизни развивалось по двум главным руслам: мировоззренческому, идеологическому, непосредственно связанному с практикой теоретической классовой борьбы, и производственно - техническому, непосредственно связанному с борьбой экономических общественных укладов, имевших разумеется своих классовых носителей. Через полстолетия после смерти великого биолога в корне изменилась вся историческая картина: другие сочетания экономических формаций, другое соотношение классовых сил, иные всемирно - исторические проблемы, иные масштабы, иные идеологии. Буржуазия в значительной мере перестала быть носителем технического прогресса и адекватного ему рационального познания. Она уже ни в какой мере не ведет борьбы с идеологическим средневековьем: наоборот, она, кликушествуя против атеизма пролетариата, сама развивает - по всему фронту идеологии - телеологические и теологические тенденции. С другой стороны впервые в истории пролетариат как господствующий класс, класс - диктатор, имеет свой собственный экономический уклад - строящийся социализм. Поэтому, если ранее дарвинизм, включенный в общую цепь марксистского мировоззрения, играл роль тарана против теологии, то теперь - главным образом через генетику - он имеет для рабочего класса практическое значение и по линии производства.
«В отличие от XIX века исследователь подходит ныне к проблеме происхождения организмов прежде всего как экспериментатор, как инженер... Мы Ставим перед собой совершенно конкретную, больше того - утилитарную задачу: овладеть этапами формообразования, строительным материалом для того, чтобы на основе его развертывать творческую работу биолога по созданию видов и форм по произволу».
Огромные задачи социалистического строительства при соответствующих материальных предпосылках дают всей научной работе невиданную базу и невиданные возможности.
В области теоретической буржуазия переживает кризис исключительной остроты. Идет атака на самые основы рационального познания: громится принцип причинности, объявляется упраздненным детерминизм, устарелой - идея объективной закономерности вообще. Всерьез развивается - через многоразличные формы идеализма - тяга к мистике, магии, «парафизике», «астральным телам», таинственным «эманациям духа». Блестящие успехи физики (радиоактивность, квантовая теория и т. д.) натыкаются на ограниченные методы познания и стремятся как бы замереть, передвигая мысль в область метафизики худшего сорта. Эддингтон прокламирует конец детерминизма, Эйнштейн объявляет пространство единственной реальностью, Дирак впадает в прямую мистику.
В области биологии свирепствует витализм всех видов и оттенков, быстро перерастая в откровенную теологическую апологетику. Известный дарвинист Людвиг Плате не гнушается «прилагать» биологические законы к обществу в целях грубо - империалистической политики и вовне и внутри страны, объявляя религию «высшим добром» и обосновывая милитаризм тем, что «вся природа милитаристична». Венский биолог К. Шнейдер объявляет галлюцинации «высшей реальностью», говорит о «духовном продолжении существования» человека за гробом. «Социальные дарвинисты», исходя из неравенства биологических расовых типов, стремятся придать ему характер вечного закона и обречь неарийцев на перманентное пребывание в рабах, одновременно обрекая пролетариат на бесконечную эксплуатацию ad majorem gloriatn «органической теории». «Арийская», «тевтонская», «белорасовая» разнузданность доходит до крайних границ и до своеобразной циничной откровенности. Фашизм, так называемые «фундаменталисты» в Соединенных штатах и другие аналогичные течения идут в ногу с откровениями Дэвенпорта, Иста, Лундборга, Ленца и других теоретиков современного обскурантизма.
Таким образом, по отношению к дарвинизму, с одной стороны, мы имеем его полное отрицание: Дриш, столп и утверждение виталистической истины, объявляет его сплошным и смешным заблуждением; с другой - «социальные дарвинисты» «прилагают» закон естественного подбора к обществу, биологизируя социальные явления и объявляя биологически - устойчивыми преходящие категории капиталистического общества. И в том и а другом случае перед нами - идеологическая реакция. Только марксистский синтез обеспечивает прогрессивную функциональную роль великому творению Дарвина.
Не иначе обстоит дело с другим руслом практического воздействия дарвинизма. Колоссальные технические успехи конца прошлого столетия и начала нынешнего не подлежат сомнению.
Сам Дарвин писал еще:
«Не во власти человека изменить существенные условия жизни; он не может изменить климат страны; он не прибавляет никаких новых элементов к почве; но он может перенести животных или растения из одного климата в другой, с одной почвы на другую; он может дать им пищу, которою они не питались в своем естественном состоянии...»
Это - явная ограниченность, продиктованная ограниченностью современной Дарвину техники, ограниченностью производительных сил. С тех пор появился легион новых пород, изменился весь лик земли, естественный ландшафт превратился в производственный, в стандарты качественно различной продукции, в систему специализированных хозяйственных районов и зон. Но и здесь общий кризис капитализма делает свое дело. Он подрывает корни дальнейшего технического прогресса, он создает антитехническую идеологию, реакционную до мозга костей. В то же время в стране строящегося социализма создаются основы громадного расцвета технической культуры. Здесь впервые практически можно ставить вопросы о рациональном размещении производительных сил, о планомерной специализации районов, о распределении животных и растительных пород, о гигантских мелиорациях, о селекционной практике в масштабах громадных пространственных зон, о научном использовании ряда факторов и их комбинаций с точки зрения оптимальных результатов. Генетика, селекция, зоо - и фитотехника, опытные поля, гигантские экспериментальные базы и новые, невиданные возможности практической реализации теоретических достижений - все это пролетариат подымает на щит. Дарвинизм становится таким образом зоо - и фитоинженерией в общественном масштабе. Будучи включен в марксистское мировоззрение, он функционирует одновременно как пожиратель теологии и телеологии, как таран против нигилистического мракобесия современной буржуазии, как самострел против «социального дарвинизма», так и в качестве научной производительной силы, непосредственно связанной с материальным производственным процессом, превращающим сельское хозяйство в научно поставленную отрасль социалистической промышленности.
Вокруг проблем дарвинизма идет ожесточенная борьба течений, которая есть выражение и великих социальных конфликтов нашей эпохи. «Сумерки богов» капиталистического режима все сгущаются и из мрачных облаков уже начинает сочиться зловещая кровавая роса. В полумраке этой эпохи, озаренной молниями революции, капиталистический мир выдвигает на сцену своих новых героев, которым уже не по плечу доспехи и латы рационального познания, технического прогресса, социального оптимизма. Унылые воители настоящего, неудачные душегубы будущего, они атакуют сейчас и дарвинизм, заменяя его мистическими концепциями, от витализма до оккультизма включительно. Они же, не смущаясь, проституируют теорию отбора Дарвина, «применяя» ее к социально - историческим проблемам дня и строя самые бестиальные, самые постыдные концепции зоологического хищничества, циничного угнетения народов, оправдания и возвеличения наиболее грязных и кровавых сторон современного империализма. В боях - материальных и идейных - с капиталом, грозящим гибелью всей культуры, варварством и одичанием на долгие годы, пролетариат берет то оружие, которое осталось ему в наследство от буржуазии. Он очищает его от ржавчины и мобилизует его, как составную часть своих вооруженных сил. Против теологов, мистиков, кликуш - за рациональное познание; против идеалистов - за материалистическую диалектику; против виталистов - за очищенный дарвинизм; против проповедников кирки и лопаты - за технический прогресс; против капитализма - за революцию, за строительство социализма, за коммунизм. Так ставит сейчас вопрос история. Знамя прогресса выпало сейчас из рук дарвиновских искусных скотоводов и заводчиков. Оно - в руках миллионных армий пролетариата.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.