Мишка постучал сапогом в дверь, вышел кто-то в рубашке, 1, посмотрел на Халова, точно на пустое место, и ушел. Мишка постучал второй раз, в домике заплакала «кирпичиками» гармонь, но никто не выходил. Кроме Мишки и Женьки, пришли трое ребят, а окон в домике было всего три. Пока Мишка стоял у двери, каждый занял по окну и смотрел, какое там идет веселье. Взбешенный Халов отошел от двери, отодвинул плечом Женьку и постучал в стекло. Через занавеску выглянуло смешливое лицо Насти и скрылось. Может быть мешал Женька, но ударил Мишка еще в стекло, и легонько ударил, вдруг развалилось оно, лопнуло, прорвалось, как примасленная бумага.

Выбежала вечерка, накинулась на ребят, увернулись ребята, дали сдачи, завертелся на снегу черный лохматый клубок, хрипело и материлось внутри его. И вот победили уже наши, раскидали неодетых, распаренных огородников и уже шли к крыльцу, ступам по снегу тяжело, точно водолазы, но вдруг появился тонконогий, жилистый, в кожаной куртке. Он стоял на верхней ступеньке и держал над головой балалайку, крепко сжав ее горло. Сунулся под него Мишка, обрушилась балалайка ему на голову, сел Халов на снег, сидел и слышал тающий стон струны. Перед Мишкой ноги, длинные, не сгибающиеся ноги, кажется, что подпирают они собой крылечко, и не успел Мишка даже подумать о них, как лежали ребята избитые, растрепанные, жалкие, а Халова будто кто-то взял за уши и поволок по снегу, - ох как ноют на морозе уши.

Вот и все...

Секретарь ячейки Васька Табачков, собравшись лечь спать, пошел в кухню набрать в стакан воды. Кран был занят - умывался Женька, широко расставив ноги, точно боялся упасть. Васька смотрел на эти ноги и думал о книжке, которую он только что читал. Женька повернул к секретарю свое лицо, с головы стекала вода, лицо было красное и измятое, левой рукой Женька прикрывал нос, в правой держал мыло. И опять ничего не заметил Табачков, нацедил воды, выругал про себя дежурного за грязный умывальник и вдруг увидел на дне раковины зуб, голубой зуб с остатками розового мяса, обмытого водой.

Тогда понял Васька, ушел к себе в комнату, в блокноте на завтрашний день написал памятку, подумал не много ли будет вопросов, перенес на следующее заседание и стал раздеваться...

Сегодня Мишке и Женьке на бюро-ячейки дали выговор.

III

Все бы Мишка простил, все бы забыл, прошло бы время, стал бы Халов кандидатом партии, сказал бы тогда Халов, какой же я тогда мальчишка хулиганистый был... Все бы простил Мишка теперь, но... балалайка, ее не забудешь! Разве можно человека по башке балалайкой лупить... кажется, топором бы ударили и то лучше было.

В понедельник на политкружке Мишка тихо сказал своему приятелю:

- Помнишь ли ты, Женька, как меня балалайкой тот вдарил?

- Помню, - сказал Женька.

- Я знаю этого гада! - медленно, со страшной злобой выговорил Мишка, этот паразит - конторщик со склада, и Я с ним еще поиграю на балалаечке.

- Понимаешь! - уже после кружка говорил горячим шепотом Мишка, обводя глазами зал клуба, черный рожок громкоговорителя, шахматные столики и потолок.

- Понимаешь! мы сегодня около трамвая... никто не увидит, не услышит... Идет?

- А ты чем? - затаивая дыхание и чувствуя, как начинает колотиться сердце, спросил Женька.

- Вот чудак, чем, нарезной болт и только... Мы маленько... поучим... Идет?!...

Ядовитые морозы были в этот день, ядовитые, как медный купорос, жгучие, как серная кислота; мороз рвал тело острее плоскозубцев, казалось, высунешь нос и не останется его.

От снегов шел белый туман, казалось, что это растет снег, закрывает трамвайные дуги, топит одноэтажные дома, заваливает землю неведомыми сугробами.

Три трамвая уже пришли на конечную станцию с тех пор, как Мишка и Женька стояли на дежурстве по бокам дорожки, протоптанной среди сугробов. Через подошвы сапог тек холод, казалось, что подошв нет и голые пятки примерзают к снегу.

И вот четвертый вагон сверкнул через белую пелену малиновым глазком, и слышно было, как от холода под ним визжали колеса.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.