Постановление Центрального Комитета партии о журналах «Звезда» и «Ленинград» требует от советских поэтов пристального и неослабного внимания к идейной насыщенности своего творчества. К этому напоминанию о гражданском и партийном долге наших литераторов с особым вниманием должны отнестись молодые поэты.
Советская молодая поэзия, родившаяся в годы Великой Отечественной войны, является прямой наследницей замечательных традиций гражданской поэзии, созданной В. Маяковским. Его творчество и творчество его поэтических сверстников создали для нашей литературной молодежи почву, глубоко пропитанную идеями коммунизма, неиссякаемой любовью к своей Родине, к своему народу.
Народ отбрасывает в сторону всё гнилое, эстетское, связанное с декадентскими настроениями буржуазно-дворянской поэзии. Влияние великого поэтического революционера Маяковского на нашу сегодняшнюю литературу неизмеримо сильнее потуг чуждых народу эстетов. Иногда признаки этого влияния видят в таких чисто внешних особенностях, как построение стиха «лесенкой», или «округление» последней строфы призывным лозунгом, или, наконец, в непосредственной связи с темой, проходящей сегодня в газетном листе. Поймём учёбу у Маяковского шире, органичней. Маяковский всегда был за «пробы», за «переиначиванья».
Дух Маяковского жив и в нашей молодой поэзии. Идейные устремления подавляющей части молодых поэтов не оставляют сомнений: это люди, которые живут одними интересами с партией, с народом. Им чужд манерный, аполитичный эстетизм. Они стремятся к простой и ясной поэтической форме.
Некоторые наши критики склонны сетовать по поводу того, что, дескать, поэтическая молодёжь отходит от традиций Маяковского, всё чаще обращаясь к классическим традициям плавного ямбического стиха. Мне кажется, что в этих утверждениях столько же недомыслия, сколько и нежелания увидеть новые, живые пути развития нашей литературы. Дни войны явились для советской поэзии в целом, и в особенности для её молодого от ряда, величайшей проверкой и испытанием, из которого она вышла с честью.
Именно на войне огромное число молодых людей впервые взялось за перо, это очень знаменательный факт. Как ни тяжела, как ни кровавя и ужасна была война, она порождала в советских людях высокие, благородные поэтические чувства. Попытки облечь эти чувства в стихотворную форму были часто далеки от совершенства. Неопытным авторам не хватало ни таланта, ни уменья для того, чтобы из описаний отдельных фактов, судеб товарищей и - биографий самих авторов стихи могли возвыситься до художественных обобщений, то есть стать явлениями подлинного искусства. Но среди сотен начали уже выделяться голоса единиц - новых для нашей литературы людей. Пусть они делают ещё только первые, робкие шаги, мы обязаны разглядеть то новое, то живое, что несёт в себе их творчество, и предупредить об ошибочных тенденциях, которые уже наметились в стихах некоторых талантливых молодых поэтов.
Александр Межиров прошёл войну по-солдатски. Он воевал рядовым на Волховском фронте. Межиров начал свою поэтическую работу совсем недавно. Он зависим от строки Маяковского, от его широкой, ораторской интонации. Но это - влияние не только формального порядка. У Межирова есть что сказать читателю. Новое содержание, которое он умеет сочетать с некоторыми приёмами, найденными Маяковским, придают его стихам самобытное звучание. Сильно стихотворение Межирова «Ладожский лёд». Поэт даёт страшную картину замёрзших детей во время пешей эвакуации из Ленинграда. Вот концовка стихотворения:
«Мне в атаках не надобно
слова - «вперёд», Под каким бы нам ни бывать огнём - У меня в зрачках
чёрный
ладожский
лёд. Ленинградские дети
лежат на нём»,
В этих строках есть не только чувство свидетеля, но и участника борьбы.
В лучших стихах Межирова есть правда жизни. Таково, например, стихотворение о мальчике-фантазёре из Колпина, ставшем во время войны офицером и погибшем смертью храбрых всё с тою же мальчишески красивой мечтой. В этом поэтичность, свет настоящей человечности, отличающей наших людей даже в момент их гибели.
Но стихам Межирова иногда не хватает широкой идейности, он склонен увлекаться внешней картинностью войны. Изображая страдания солдата, Межиров склонен к гиперболизации. 1941 год в его изображении иногда приобретает некие апокалиптические черты. Здесь сказывается чужое, наносное. Вот Межиров, например, описывает 1941 год на прифронтовой станции:
«Пляшет очередь за кипятком - Длинная, как товарный состав. Уголь, шурованный жарким штыком, Дотлел, и чугунная печь пуста».
(«Знамя» № 9, 1945).
Слишком долго останавливая свой взгляд на внешней стороне событий, поэт теряет способность к глубокому проникновению в существо явлений, к широким идейным и поэтическим обобщениям. За это Межирова надо строго критиковать. Советскому бойцу ЧУЖДО ощущение войны «по Ремарку» или «по Хемингуэю». Справедливый и освободительный характер нашей войны, её возвышающее и облагораживающее влияние на людей, боровшихся за свободу и независимость своей Родины, должна отобразить наша поэзия.
Стихи Семёна Гудзенко, о котором уже писалось критикой, неоднократно появлялись на страницах наших журналов. В одном из стихотворений поэт рассказывает о своём военном пути. Сначала он был рядовым солдатом и лишь потом, в конце войны, стал армейским журналистом. И вот, если наступит необходимость когда-нибудь снова встать в ратный строй, Гудзенко мечтает о том, чтобы быть «под началом у старшин Хотя бы треть пути. Потом могу я с тех вершин В поэзию сойти».
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.