- Что ты, что ты, Наталья!... Это - дело серьёзное, нельзя так... Я без дяди Тихона никогда не сваривал.
- Ну, Сёмушка, ну, миленький! Попробуй, голубчик! До завтра ждать будем - весь колхоз опозорим!
Сёмка взглянул в умоляющие глаза Натальи, и вдруг голове и плечам стало жарко. Тревожное волнение, то самое, которое охватывает певца перед выступлением, а мастера перед необычно ответственной работой, овладело всем его существом.
- А ну, Гриша, задувай! - решительно сказал он. - Клади угля побольше!
Он ловко схватил щипцами поломанную деталь и бросил её в огонь. Глаза его уже зорко следили за ходом нагрева. «А ну, как не выйдет! Ну, как ничего не сделаю?» Раньше, когда он работал с Тихоном, он не беспокоился за исход дела, ему всё казалось делающимся само собой. И только сейчас, трудясь самостоятельно, он почувствовал счастливо-тревожное напряжение всех сил ума и тела. Это, вероятно, и был тот сухой и лёгкий пламень рабочего вдохновения, который составлял душу всех настоящих людей, вроде Тихона, Петра Звягина и сёмкиного отца. Этот внутренний огонь не только ласкал, но и обжигал - он заставлял тревожиться и страдать, находить счастье в крайнем усилии воли.
Горн ревел и гудел, как ураган. Ослепительное пламя лизало куски железа. Сёмка то и дело повёртывал их, то удалял, то приближал к самому соплу, добиваясь появления на поверхности излома той жидкой кашицы почти расплавленного металла, без которой сварка невозможна. В какой-то момент он выхватил обломки из огня, точно соединил их, придерживая двумя клещами, и положил на наковальню.
- Жарь, Гриша! - басом закричал он, явно подражая Тихону. - Ещё разик, ещё раз: Ударь!
Наталья смотрела на кузнеца с раскрытым ртом. И Сёмка, окончив дело, бросил коленце на землю около её ног, как завоёванный трофей:
- На, получай!... Остынуть дай только!
Узнав о сварке, сделанной в его отсутствие, Тихон выразил некоторое недоверие. Он сам ходил к Наталье на гумно, расспрашивал её и осматривал коленце с пристрастием, отыскивая недостатки в работе.
Возвратясь в кузницу, он долго посматривал на ничего не подозревавшего Сёмку, все ходил, улыбался, а потом вдруг шлёпнул парнишку по плечу и ткнул его чёрным заскорузлым пальцем в лоб:
- Башка! Больше он не прибавил ни слова, но с этого дня оказывал подручному всяческое уважение.
Ученье Сёмки шло успешно. Он мог уже подковывать лошадей, делать самостоятельно разные несложные вещи, а в минуту самоуверенности ему казалось, что он сможет справиться со всякой работой. Каждый день приносил что-нибудь новое: то Сёмка постигал язык побежалых цветов и, глядя на радужные - синие и желтые - полосы, бегущие по остывающей стали, узнавал от Тихона, что они значат, а то ему вдруг открывался секрет дутья, и он уже безошибочно, как самый заправский кузнец, судил по виду пламени о температуре в горне. Жизнь его была полна тех незримых для равнодушного глаза радостей, которые даются любимым делом.
Счастье это вдруг, совсем непредвиденно, оказалось под страшной угрозой.
В начале сентября Тихона вызвали в районный центр. Он возвратился оттуда только к вечеру и против обыкновения не вошёл в кузницу своим тяжёлым хозяйским шагом, а в нерешительности, словно обыкновенный заказчик, остановился в воротах.
Сёмка никогда ещё не видел на его сумрачном лице такого двойственного выражения радости и смущения, как будто ему выпала столь необыкновенная удача, что он стеснялся её перед другими, менее счастливыми людьми:
- Освободили наши Зименюи, ребята!... И кузницу освободили и дом мой цел... Посылают меня новую жизнь заводить, с почётом, значит, как передового... И жена цидулку прислала.
Тихон улыбался стеснённой улыбкой и смотрел на своих подручных так, точно был в чём-то виноват перед ними.
Большой Гриша, казалось, воспринял эту новость равнодушно. Он даже не поднял головы, и на губах его была всё та же, вечная, ничего не выражавшая усмешка. Зато Сёмку известие поразило в самоё сердце. Кузница должна будет закрыться: ведь не поручат же дела ему, четырнадцатилетнему мальчишке. Большой Гриша не был способен руководить делом.
Работа в этот вечер шла в тягостном молчании. Кузнец в конце концов начал сердиться:
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.