Что я тогда пережил? Разве я могу рассказать вам это сейчас, когда мне уже семьдесят пять лет и я жалею только о том, что в Севастополе нет крематория. Пусть меня сожгут, а пепел спрячут в фаянсовую аптекарскую банку с надписью «Tinctura Valeriana», потому что как раз валерианки мне всю жизнь не хватало. Я имел занятие волноваться из-за всех людей, из-за каждого дифтерита и каждой рубленой или огнестрельной раны.

Такая наша профессия – присутствовать при человеческих несчастьях и брать за спасенье недорогую цену по таксе.

Ну, однако же, лейтенанту Шмидту я единственный в Севастополе отпускал лекарства бесплатно и до сих пор горжусь этим.

Что я тогда пережил? Вы спросите, что я пережил, когда пришла со службы моя младшая дочь – она работала телеграфисткой, - села вот здесь на стул и заплакала.

– Что с тобой, Люся? – спросил я и пошел за валерианкой. Пока я капал ее в стакан с переваренной водой и волновался, она успела мне ответить:

– Пришла телеграмма адмиралу Чухнину. Я переписала ее. На, прочти!

Она протянула мне листок бумаги, и я прочел эти слова – лучше бы я их не читал никогда в жизни:

«Прошу отдать мне тело казненного брата. Анна Избам».

Избам – это сестра Шмидта.

«Все кончено, Вайнштейн», – сказал я себе, сел на стул и забыл дать Люсе валерианку. «Все кончено, Вайнштейн: они убили его», – повторил я и бросил стакан на пол.

Что я должен был делать, провизор и больной еврей? Что, я вас спрашиваю? Что я мог, когда вся Россия молилась на него, а спасти его не сумела! И я плакал, как может плакать только еврей. Чтобы научиться так плакать, надо сотни лет мучиться и вытирать плевки и кровь с лица, как это делали мы, евреи. Сотни и тысячи лет!

Вы спрашиваете: знал ли я Шмидта до его речи на кладбище? Нет, не знал! И мало кто его знал в Севастополе. Он взорвался, как динамит. Было восстание на «Потемкина», потом восстание на «Пруте», но я не слышал его имени по этим делам. Потом началась революция, и Николай придумал замечательный манифест о свободах. Я так считаю, что он был придуман исключительно для аптекарских учеников. Почему? Потому что они приезжали в город из местечек, ходили по улицам с открытыми ртами и верили даже околоточным надзирателям. Молокососы и дураки! Так в то время почти вся Россия была, как аптекарские ученики.

Мы, представьте, поверили в манифест и обрадовались, что, наконец, дождались Государственной думы, а нам она, откровенно говоря, была нужна, как мертвому банки.

Начались митинги. Сколько было митингов! И на Екатерининской, и на Приморском бульваре, и где вы хотите!

После митинга на Приморском мы пошли к тюрьме освобождать политических. Я тоже ходил. И Чухнин нам устроил хорошую мышеловку: ворота тюрьмы открылись и... в нас начали бить залпами. Восемь человек убили, а сколько ранили, я теперь не припомню.

Тогда я чуть не задохся от злобы. Чухнин! Вы не можете (себе представить, как «любили» этого человека! Он был довольно-таки плотный адмирал с бородой как пакля, крикливый, с камнями в печени и желчью в голове.

Пока его не трогали, он очень храбрился, даже ходил по городу пешком. Знаете, если бы опросить весь Севастополь - восемь из десяти были бы за то, чтобы его убить, как собаку.

Но что я мог сделать командующему флотом Чухнину? Что, я вас спрашиваю? Ничего существенного.

Но и я, Вайнштейн, испортил ему немного крови. Он приезжал лечить зубы к моему соседу по квартире, дантисту Новицкому. Я зашел к Новицкому тоже как будто по зубным делам и незаметно положил в карман адмиральской шинели - она висела на вешалке в передней – кучу прокламаций. И каких! В одной было напечатано черным по белому:

«Палач Чухнин! Знай, что близок час, когда наша рука не дрогнет набросить тебе петлю на шею! Помни, что час расплаты близок и этот час будет ужасен. Ты говоришь, что все листовки пишутся евреями, но ты сам не веришь в это. Эту листовку пишут чистокровные русские матросы, принадлежащие к партии социал-демократов».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.