Он говорил:
«И как не возгордиться живущему во бренности своея, подчиняя власти своей звук, и свет, и гром, и молнию, сами лучи солнечные, двигая тяжести необъятные, одним порывом души досязая дальнейших пределов вселенныя, постигая и предузнавая будущее..»,
Задумавшись, Радищев смотрел на дорогу. Солнце скрылось в облаках, на поля легли тени, и он вспомнил, как однажды весенним вечером сидели они в парке и, слушая тишину, Фёдор Васильевич сказал:
- Как хороша жизнь! Берегите её, друзья... До последнего часа не переставал он славить жизнь и, почувствовав близость конца, призвал Радищева, долго держал его руку в своей, потом сказал:
- Теперь прости, Александр, и помни, что я тебя любил; помни, что нужно в жизни иметь правила, чтобы быть щастливым и быть твёрду в мыслях, дабы умирать бестрепетно.
Он умер, как учил, бестрепетно. В момент наивысших страданий Фёдор Васильевич попросил своего друга Алексея Кутузова дать ему яду, чтобы уйти без лишних мучений.
Алексей по робости духа отказал, и после не раз укорял его за это Радищев.
- Жестоко? - говорил он Кутузову. - А разве не жестока сама натура, нас породившая?
Жестока, но правдива, Ясности, правдивости жаждала его душа. Радищев глянул по сторонам. Справа синела роща, налево раскинулось село. Тройка катилась берегом пруда.
- А вон и Кусково, - сказал, выпрямляясь, ямщик и, сняв картуз, перекрестился. - Вон оно, любезное, - продолжал ямщик, полуобернувшись на облучке и указывая кнутовищем на сверкавший под солнцем купол церкви.
. И ударил по лошадям.
Когда тройка с разбегу остановилась у подъезда барского дома и на колокольчик выбежал из дверей напудренный камердинер, Радищеву показалось, что он очутился здесь впервые, так всё было вокруг нарядно и пышно.
Заново отстроенный дом с колоннадой, отражённый в четырёхграннике пруда с островком и китайской беседкой среди весёлых берёз, пристань, охраняемая каменными львами, золотой шпиль церкви, похожей более на лютеранскую кирху нежели на православную храмину, - радовали глаз простотой и чёткостью линий.
На вопрос Радищева, дома ли граф Пётр Борисович, камердинер, бритый в буклях старик, отвечал, что сам барин в Петербурге, барчук в чужих краях, а в усадьбе никого нету.
- По случаю чумы все, батюшка, рассеялись; дворовые - и те сбегли.,
И поклонился в пояс.
- Не прикажете ли откушать, государь мой, чарочку с устатку испить?
Радищев усмехнулся. Ещё на въезде в усадьбу прочёл он прибитое к дереву извещение, где хозяин приглашал всех веселиться в доме его, как кому заблагорассудится.
Знать, и в чёрную годину здесь оставались верными обычаю.
- Что ж, - раздумчиво сказал Радищев, - коли с устатку, - и, вылезши из повозки, пошёл вслед за просиявшим камердинером.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.