Девять братьев

- Никритина.

- Какого Никритина?

- Лётчика.

- Лётчика?

- Который тебя нашёл на льду.

- Он меня нашёл на льду?!

Она помнила, как она шла через озеро. Но что было потом? Она не помнила, что было потом.

- Он сегодня утром приходил на тебя посмотреть, - сказала толстая девушка. - Помнишь?

- Их было двое.

- Который сзади стоял, - Никритин. Ты его давно знаешь?

Но Люся уже закрыла глаза. «Он нашёл меня на льду и привёз сюда, - думала сна, засыпая. - Это очень важно. Но я подумаю об этом потом».

В следующий раз она проснулась ночью.

Маленькая керосиновая лампа с мутным стеклом стояла на столе, бросая тусклый свет. На табуретке, возле своей койки, Люся нашла тарелку каши в кусок хлеба. Каша была холодная, но показалась ей удивительно вкусной. Она так увлеклась едой, что, только кончив есть, заметила странный звук, наполнявший комнату.

Она насторожилась. Звук был повторяющийся, хриплый, длительный, похожий то на вой, то на лай. Она оглядела комнату. И вдруг увидела, что на соседней койке лежит человек.

Он дышал, и она слышала шумное его дыхание. Он дышал трудно и страшно. При каждом вздохе голова его, лежавшая на подушке, откидывалась назад, а тело под одеялом судорожно корчилось. Иногда он внезапно переставал дышать, и тогда наступала тишина, которая была ещё страшнее его дыхания. Люся напряжённо вслушивалась в эту тишину, ждала, приходила в отчаяние. Но вот вздох возобновлялся - трудный, медленный, скрипучий, - и голова на подушке откидывалась, и тело под одеялом опять начинало корчиться.

Люся села, чтобы лучше разглядеть его лицо. И сразу его узнала. Это был тот самый лётчик, который нашёл её на льду, Никритин. Быть может, тот самый, который... Ох! Люся вздрогнула при этой мысли.

Всю минувшую осень, страшную ленинградскую осень, сорок первого года, искала она одного человека, одного лётчика, и не могла найти. Она не знала его имени, не знала, где он служит, а между тем это был для неё самый дорогой человек на всём свете. Она даже лица его почти не знала. Чёрной августовской ночью шли они вдвоём, держась за руки, по огромному картофельному полю, и вдруг снаряд взорвался неподалёку, и при вспышке она на мгновение увидела его кожаный шлем, прямой нос, глаза, показавшиеся тёмными.

Лицо человека, лежавшего на соседней койке, она видела хорошо. Оно было бело, его лицо, неестественно бело, так бело, как не бывают лица живых людей. Глаза были закрыты, глубокие тёмные глазные впадины казались огромными. Рот с почти чёрными тонкими губами был широко раскрыт и жадно ловил воздух. Нос прямой, крупный, с еле заметной горбинкой.

Он нашёл её на льду, пожалел, привёз сюда, и она будет жить. А он? Как страшно он дышит... Неужели он узнал её там, на льду, узнал и потому её привез? Или не узнал - тогда, той августовской ночью, он ведь тоже видел её только в темноте, - не узнал, а просто пожалел, незнакомую, решил спасти и привёз? Или это совсем не тот лётчик, с которым они шли, спотыкаясь, ночью по картофельному полю, а другой? Как узнать, тот или не тот? Неужели ока никогда не узнает? Никогда... Ох, как тихо стало!... Почему он больше не дышит?

Она жадно прислушивалась к тишине, сидя в постели. Ну сколько же можно не дышать? Ох, какая тишина. Неужели никого нет в этом доме? Хоть бы мышь скрипнула! Закричать, позвать? Она решилась сосчитать до пятнадцати: если за это время он не начнёт дышать, - она крикнет. Раз, два, три, четыре... Нет, не дышит, не дышит... девять, десять, одиннадцать... Она бы жизнь отдала, лишь бы ещё раз услышать это медленное, отрывистое, похожее на лай дыхание... Четырнадцать, пятнадцать...