- Валяй, валяй, Толя! Живот - все - таки не мусорный ящик. Всякой дряни понабьется - нехорошо, - говорил Руденко потому, что боялся молчать.

Его знобило. Ему казалось, что он теряет силы. Он говорил, чтобы удержать сознание. Он думал о том, как на высоте останется один Кокорин. Выдержит ли он здесь один? Отступить невозможно. Отступить нельзя.

- Умирай красиво, Толя... - бормотал старший политрук, думая, как бы напоследок приободрить санитара; пробуя улыбнуться, он сказал:

- Обрати внимание на математику, Анатолий, - простой подсчет: если взять, например, футболистов, то они сыграют, и результат - 2 : 3 или 3 : 5. И вопрос: в чью пользу? А мы сыграли со счетом 8 : 0, если взять только результат наличный.

Ослабевшей рукой он показывал на мертвых врагов - на тех, что лежали возле станкового пулемета, и на тех, которые пали на фланге Кокорина. Убитых на подступе к высоте он не считал.

- Товарищ старший политрук, я вот что хочу сказать, - проговорил Кокорин и покраснел.

- Давай, говори, - ответил Руденко.

- Видите ли, я хочу сказать: вот если вы останетесь живы, а я погибну... - Кокорин замолчал, он точно выдохнул эти слова.

Руденко достал папиросу, затянулся, посмотрел в сторону противника и выпустил дым, затем он ответил:

- Вот что, Толя, сейчас не время заниматься загробными вопросами. Мы еще поживем. Воюем во имя жизни, - значит, поживем...

Докурив, Руденко повернулся и с трудом пополз на свое место, к трофейному пулемету. Наступило затишье. Пограничники отдыхали. Немного погодя Кокорин подполз к Руденко и спросил, как он себя чувствует. Руденко чувствовал себя лучше.

- Слушай, Толя, - сказал он своему другу, - давай уговоримся: если меня убьют, помирай красиво. Помни, что ты чекист. В плен не сдавайся и в одиночку старайся не помирать. Прихватывай за компанию попутчиков. Понимаешь?

- Понимаю, - ответил Кокорин. - Только ведь и это загробный вопрос, товарищ старший политрук.

Руденко улыбнулся:

- Ладно. Твой вопрос будем считать принятым. Принимай теперь мой вопрос. И вот тебе совет: из винтовки не застрелишься; сохрани напоследок гранату: веселей будет помирать.

- Понимаю, - сказал Кокорин так, как будто выслушивал будничный приказ.

Приближался вечер. Дождь продолжался. Он то немного утихал, то припускал сильнее. В наступающих сумерках фашисты снова усилили огонь. Видимо, они хотели до темноты овладеть высотой. В темноте, в лесной местности вести борьбу они остерегались Кокорин отполз на фланг и занял свое место. Ни он, ни Руденко не говорили проникновенных или чувствительных слов, но они оба теперь чувствовали кровную близость. В сумерках наступающего вечера они видели друг друга между деревьями, за редкой пеленой дождя.

... Последняя финская мина разорвалась недалеко от пулемета Руденко и разбила его. Осколки поразили старшего политрука в голову и в лицо. Он упал навзничь и потерял сознание.

Он лежал на спине, широко раскинув руки. Неизвестно, сколько времени провел он в таком положении. Сознание медленно возвращалось к нему. Первым вернулся слух. Руденко услышал выстрелы, услышал шум борьбы. Тогда он понял, что жив. Не поднимая головы, он провел рукой по лицу и не узнал его. На том месте, где был нос, он нащупал клочья теплого, мокрого, рваного мяса, теплая влага заливала глаза. Но он был жив. Он был жив, и слух возвращался к нему, и хотя он не мог еще двигаться, до его сознания дошел охрипший от ярости, странно измененный голос Кокорина. «Нет, не возьмешь! Чекиста легко не возьмешь!» - слышал Руденко странный, натруженный голос товарища.

Не сразу понял Руденко, о чем кричит Кокорин. А когда мозг его постиг, наконец, смысл происходящего, Кокорин выкрикнул свою последнюю фразу:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.