В Токио я, что называется, визуально наблюдал, как пишет Борис Горбатов, как бы находился в его творческой лаборатории. Неторопливо, строка за строкой, бисерным почерком, он заполнял страницу бумаги. Потом начинал читать написанное, вносил поправки. Опять все переписывал. Опять читал и правил. И переписывал. Иногда до десяти раз, до тех пор, пока страница уже не нуждалась ни в одной правке! Так Горбатов работал всю жизнь. Он с одинаковой требовательностью относился к любому своему произведению, будь то очерк, рассказ, статья, повесть или пьеса. Поэтому некоторые вещи звучали, как стихи в прозе, например, «Письма товарищу» (замечу в скобках, что прозаик Борис Горбатов был незаурядным драматургом: в собрание сочинений вошли пять его пьес, некоторые ставятся и по сей день, в том числе и за рубежом).

Но вернемся в Японию. Приведу один отрывок из своего дневника:

«Утро. Горбатов, раскладывая сто тридцать восьмой пасьянс, кричит из своей комнаты:

– Ама! Ама! Воды!

Ему приносят холодную воду. Лицо багровеет, глаза мутнеют. Он смотрит на маленькую аму, улыбающуюся в ответ на его грозный взгляд. А он беспомощно, чуть ли не шепотом, лепечет:

– Мне нужно горячую воду. Понимаете: горячую. Я два месяца говорю вам это!

Потом он грузно валится в кресло, стонет:

– Все надоело... Домой! Домой!

Вдруг он соскакивает и быстро входит в комнату Агапова.

– Я не могу, я сойду с ума! Послушайте, Костя опять диктует. С пяти утра диктует, машинка стучит. Кудреватых тоже щелкает. Это ад! Домой! Домой!

Потом он удобнее усаживается в кресло в комнате Агапова, закуривает папиросу, сразу отгрызает половину ее мундштука и въедливо спрашивает:

– Как вы посмотрите на ход современных событий? Вы все знаете, у вас ворох материалов, вы везде успеваете. Вы у меня генерала Танаку украли? Украли! У Кудреватых принца похитили? Похитили! Вы тоже за сенсациями ударять стали?»

На многих страницах моего «Японского дневника» воспроизведены наши беседы с руководителями коммунистической, социалистической и либеральной партий, но, к сожалению, в них не сказано, какие вопросы задавал я, какие Борис. Потом, вернувшись на Родину, когда мы ездили с Борисом по городам и выступали с рассказами о Японии в разных аудиториях, в том числе и на собраниях партийного актива, я пользовался этими записями.

«19 января. Несколько часов мы с Борисом провели в доме господина Наито. На воротах вывеска: «Институт поисков мира». Сам Наито сыграл немалую роль в установлении дипломатических отношений между нашими двумя странами. В начале двадцатых годов он не раз бывал в Москве. Одна за другой нам показывались фотографии с автографами на них Калинина, Луначарского, Семашко, Чичерина и многих других руководящих в то время работников молодой Советской страны. Была и такая фотография: Наито в группе с Маяковским, Пастернаком, Станиславским, Эйзенштейном и другими (кстати сказать, такой редкостный снимок хранится в моем архиве). Господин Наито осудил японский империализм, желая, чтобы Япония развивалась как самостоятельное большое государство в семье всех народов.

Вернувшись в наш дом, за ужином Борис восторженно говорил об этой встрече:

– Есть в Японии люди, которые многие годы жизни посвятили тому, чтобы сблизить Японию и нашу страну!»

«11 февраля. Принесли перевод нашей коллективной беседы в редакции газеты «Иомиури симбун».

«Представитель газеты: В Японии сейчас острым вопросом является положение демобилизованных. Как этот вопрос разрешается в Советском Союзе?

Горбатов: В Японии и других странах вопрос о демобилизованных – это вопрос прежде всего о предоставлении работы. В Советском Союзе о работе беспокоиться не приходится... До войны, во время войны и после войны в Советском Союзе никогда не возникал вопрос о безработице...

Демобилизованные могут вернуться на свое прежнее место работы или получить работу в другом месте».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.