Александр Переслегин любит писать деревья, цветы и стариков. Времена года посещают человека не по календарю: настроение не подлежит старению. Кажущееся одиночество, отъединенность в действительности есть пауза для глубокого раздумья, ожидания радости полной грудью.

Поэт говорит стихами, художник – красками, но тот и другой – собеседники на поляне жизни. Их язык – иносказание, изысканная простота речи о сложном, метафора, олицетворяющая движение души, порыв, остановленный на какое-то мгновение. Воспоминание – воздух, которым дышит творчество. Ведь писать с натуры – значит не копировать, а чувствовать. В этом суть. «Соловей поет – ему не больно: у него одна и та же песня...»

Александр Переслегин, судя по его картинам, не ведает об унынии. В жизни его подгоняет неутолимое желание высказаться красками. Успеть высказаться, хотя ему еще нет и сорока, жизни дано в избытке, а он торопится «успеть». Художник он. очарованный близью и далью, не жалеющий красок в прямом и переносном смысле при в общем-то аскетическом образе жизни. Он живет так, словно жизнь – приложение к живописи, а отдых – обдумывание прожитого для изображения.

«Старик» Переслегина меня удивляет загадкой, скорее даже разгадкой вечной тайны жизни. «Друзья» – простотой счастья «жить». «Человек из легенды» – прочностью силы, сокрытой мощью. (Летчик Девятаев бежал из фашистского плена на вражеском самолете.) А среди пейзажей Переслегина мне и грустно и светло, и я могу вспомнить о самом неожиданном, но почему-то забытом.

Приход весны и исход осени – равно приливы вдохновения. «Осень над Казанкой» – и моя осень, освещенная лучом надежды. «Цветы» в глубине комнаты, обязательно в глубине, дарят нам тихое, щемящее ощущение хрупкости скорлупы времени...

Художник работает густыми мазками, краска ложится выпукло, гребешком при близоруком рассмотрении, но издали – это гладь разнотравья поля.

Сиюминутность цветовой гаммы настроения создала импрессионистов. Цвет перестал быть функцией только спектра, а стал необходимостью впечатления: оказалось, трава может отливать голубизной, небо пламенеть зеленью, море разбегаться множеством окрашенных точек. Цвет как бы обрел воздух, поддерживающий крыло птицы, и дал простор линии...

Я не берусь называть традицию Переслегина. Он близок к натуре через дымку воспоминания. Он боится разрушить образ. Он трогателен в соприкосновении с человеком и его душевным складом. Он еще мало заботится о композиции, впопыхах ограничиваясь беглым взглядом. Он увяз в эскизах, ловя миг, но зато избавлен от боязни заболеть профессиональной умелостью. Он ищет по-детски безоружным сердцем, отказывая себе во многом, в том числе чужом опыте напрокат. Сегодня он в деревне, завтра напишет ученого, утром – тени, укрывающие дворик, вечером – фиолетовые деревья в сугробах. И это, без преувеличения, изо дня в день, не напоказ, а в полном самозабвении. Так, я думаю, ищут пути к совершенству, перебирая легко рвущуюся нить Ариадны.

Художник живет и работает в Казани, городе, где вообще сильны ветви художественных и духовных традиций. В Казани Володя Ульянов стал Лениным, духовно родился Горький, впервые запел Шаляпин, учился Лев Толстой, прошел по следам Емельяна Пугачева Пушкин, открыл новую геометрию Лобачевский...

И все это ко многому обязывает – как в искусстве, так и в жизни.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.