Разрыв дипломатических отношений и выезд советских представителей казались для молодежи недостаточной мерой воздействия на захватчиков. Опять группы, опять споры и жаркие доказательства, но теперь уже не в цехе, а на улицах, в скверах...
- Ребята, необходимо уйти с К. - В. ж. д., пусть захватчики работают сами на себя, посмотрим, как это им удастся.
- Есть, даешь!
Но тут же осторожный топот:
- Послушайте, ребята, я слышал сегодня в конторе, что каждого, который подаст заявление об увольнении, арестуют.
- Ерунда, пусть арестовывают, нас этим не запугаешь.
И, действительно, не запугали. На следующий день гудок, как всегда, созвал всех рабочих, но большая половина цеха, вместо работы, собрала и сдала инструменты. Мастера и инженеры в мастерские и не заглядывали, ребята без дела слонялись из цеха в цех, прощаясь с работавшими там китайцами. Перед конторой вытянулся хвост - это - рабочие подавали заявления об увольнении. Тут же белогвардейщина науськивала на нас полицию, и многие товарищи, не дождавшись своей очереди подать заявление, арестовывались; арестовывали и тех, кто уже заявление подал.
В конторе администрация не знала - принимать или не принимать заявления. К часу дня последовало распоряжение нового управляющего - китайца: «Не принимать».
Несмотря на это, рабочие с боем пробивались к кабинету администрации, бросали на стол заявления и уходили с работы. На, следующий день два - три десятка штрейкбрехеров вышли на работу. Для остальной массы рабочих настали тяжелые дни безработицы.
Царивший вокруг полицейский террор и разгул белогвардейщины были для нас, рабочей молодежи, той незабываемой школой, в которой мы учились классовой борьбе.
В эти дни мы учились классовой борьбе не только у тех, кто стойко голодал от безработицы, главным образом мы учились у тех, кто сидел в тюрьмах, концентрационных лагерях - у тех стойкость не сломили ни избиения в сыскных отделениях, ни ужасные условия мест заключения.
Именами наших ребят пестрят стены футзиамской каторжной тюрьмы и сыскного отделения. Там они испытали на собственной спине всю «утонченность» китайских церемоний, там лучшие из наших ребят - молодые, сильные, выносливые - стали навек калеками.
Но мы стойко боролись и победили. На каждый удар мы отвечали ударом, мы продолжали оставаться частицей СССР, давшего железный отпор захватчикам.
Находясь в застенках, мы ни одну секунду не чувствовали себя морально побежденными. Конечно, бывало, что кто - нибудь плакал на допросах, но это были единицы. Письма, попадавшие к нам изредка из тюрьмы, говорили, что масса бодра духом и полна ненависти к своим палачам. Все эти письма содержали одну и ту же просьбу: «Помогите убежать, хотим быть полезными общему делу». Голодовки, бунты, неподчинение тюремному режиму - все это подтверждало, что никакие издевательства тюремщиков не сломили силы наших товарищей.
Местами встреч, куда неслись все сообщения и новости, были уличные скверы. Сюда стекалась вся рабочая молодежь читать письма, сообщить, в каком районе облава, кого арестовали, как избежать ареста.
Однажды в разгар такой беседы в разговор ворвался радостный возглас:
- Ребята, есть сведения по радио, что Красная армия под Манчжурией разбила белокитайцев, китайские войска бегут, тысячи пленных...
- Ну, теперь жди гостей, через три дня встречай Красную армию!
- Вот видишь, а ты говоришь тяжело. Кто - то крикнул: «сыскная», и группа говоривших растаяла, как туман.
Однако Красной армии ребята не дождались. Перепуганные захватчики пошли на - попятный. Хабаровский договор был подписан, а в конце декабря вернулись и советские представители.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.