Справдливость

Я опять взглянул на обвиняемого Майкела Руни. Знал ли он истца? Принимал ли он участие в ограблении? Кто мог сказать? В его лице не было ни малейшей черточки, по которой можно было бы докопаться до истины. Он сидел спокойно, следя за солнечным пятном на столе, медленно удалявшимся. Его широкие плечи возвышались гордо, бросая вызов судейской машине.

Полисмен Редмонд занял свидетельское место. Краснорожий, с вихром волос над лбом, как гребень боевого петуха. Вздернутый кверху нос. Голубые глаза. Неуклюжий и не совсем уверенный в себе, но явно стремящийся сделать себе имя. Когда - нибудь... когда - нибудь он будет занимать пост начальника полиции. Он рассказал, как было дело.

Он нашел в карманах обвиняемого Руни и обвиняемого Фаллона всего один доллар и шестьдесят пять центов. Это все, что у них было. Нет, больше этой суммы они не могли взять у истца Патрика Лова. Да, он уверен, что это были именно обвиняемый Руни и обвиняемый Фаллон. Он видел, как они вошли в подъезд вместе с истцом Патриком Ловом. Да, были еще и другие люди, стоявшие у подъезда, - три или четыре человека. Да, он уверен, что обвиняемый Руни причастен к краже. Он не зря стоял у подъезда. Время? Было десять минут третьего.

- Стоя на другой стороне улицы, я взглянул на часы как раз в ту минуту, когда трое мужчин скрылись в подъезде, - закончил, полисмен Редмонд.

Было видно по нему, что он доволен своим показанием. Все было в порядке, без прорех, как и должно быть показание полисмена, мечтающего со временем, занять пост начальника полиции. Дело Майкела Руни может оказаться еще одной ступенью на пути к повышению.

Будучи заинтересован еще в чем - то, помимо простого словоизвержения, я опять перевел свой взгляд на Майкела Руни. Он уже забыл о солнечном пятнышке; оно ушло от него и скользило теперь но пыльному полу. Он смело смотрел в лицо полисмену Редмонду. Огонек в его голубых глазах ирландца горел теперь ярче. Плечи поднялись еще более вызывающе. Совсем необычная поза для обвиняемого. Ни малейшего намека на малодушие. Он был похож на леопарда, запертого в клетку. Он один не чувствовал никакого уважения к этой громоздкой судейской машине. Но машина, поскрипывая, катилась дальше.

Обвиняемый Майкел Руни занял место перед судьей. Положив руку на библию, он дал клятву, которую дают все свидетели и многие нарушают, поскольку все не могут говорить правду. Он сел, все еще вертя кепи в руках. Огонек по-прежнему горел в его глазах. Затем на минуту потух и опять вспыхнул. Он не стал раболепствовать; его плечи не согнулись трусливо. Его уши заострились еще больше, рыжие волосы взлохматились. Его можно было ненавидеть и вместе с тем завидовать ему за эту вызывающую беззаботность. Ненависть и зависть, казалось, носились в самом воздухе пыльного судебного зала.

Да, он был арестован на углу Девятой авеню и Сорок девятой улицы. Он шел домой. Возвращался с танцевального вечера с девушкой, которую хотел проводить домой, и когда повернул за угол, полисмен арестовал его. Живет он с сестрой и зятем. Он не имеет никакого отношения к ограблению Патрика Лова. Другого обвиняемого, Вилли Фаллона, совершенно не знает. Да, он живет с ним в одном квартале. Он живет в этом квартале целых пять лет. Но он не знает Фаллона, никогда не встречал его до того момента, когда они были вместе арестованы. А девушка? Он не желает назвать ее имя. Пусть называют ее Нелли Рэнд, если так угодно. Он не желает втягивать ее в эту грязную историю. Где она теперь? Он не знает. Она во всяком случае не могла бы ничего сказать. Она не имеет к этому делу никакого отношения.

Обвиняемый Майкел Руни крепко держится своего показания. Он не был в подъезде. Он не принимал участия в ограблении Патрика Лова. Он не знаком с обвиняемым Вилли - Фаллоном.

Судейская машина, наконец, покончила с ним и покатилась дальше. Он сошел с возвышения и сел рядом со своим адвокатом - жабой. Опять пауза. Опять шелест бумаг.

Другой обвиняемый Вилли Фаллон, занял место перед судьей. Он тоже, как истец Патрик Лов, полисмен Редмонд и обвиняемый Майкел Руни, поклялся на библии, что будет говорить правду. На нем брюки цвета хаки и синяя блуза, открытая на груди. Взлохмаченные каштановые волосы. Голубые глаза, сидящие близко друг к другу. Какая - то неуверенность в себе.

Да, он был на углу в ту ночь, когда го арестовали. Он поднял на ноги Патрика Лова, лежавшего в грязи на мостовой, и втащил его на тротуар. Пьяный не мог держаться на ногах, и потому он повел его в подъезд и усадил на нижнюю ступеньку. Он (Вилли Фаллон) тоже был пьян и не помнит всего ясно, но хорошо помнит, что ему пришлось расстегнуть воротник Патрику Лову. Не помнит, чтобы он лазил к истцу в карман. Возможно, что это было, если так утверждает полисмен... Обвиняемого Майкела Руни он не знает. Никогда не видел его до момента ареста. В одном квартале с. ним он живет всего один месяц. Две недели уже как он без работы. Он почти все время без работы с тех пор, как бросил службу в армии. Почему опять не хочет вступить в армию? К черту ее! Ничто не заставит его опять поступить на военную службу! Огонек ненависти блеснул в его глазах. Судья поспешил прервать его: - Довольно, обвиняемый Фаллон! Вилли Фаллон, тяжело передвигая ноги, сопровождаемый вооруженным стражем, прошел на свое место за решеткой.

Майкел Руни сидит на своей скамье, крепко сжимая в руках кепи. Он опять смотрит на клочок бумаги, но солнечное пятно уже давно исчезло...

Еще один свидетель. Джиованни Сарди, кузнец. Свидетель, который должен характеризовать Майкела Руни, как работника и человека.

Джиованни Сарди говорит, что обвиняемый Майкел Руни работал у него в качестве подручного. Четыре года назад (Четыре года - длинный срок... и его показание кажется неубедительным). Четыре года назад. Да. Славный парень... Хороший работник... Все любили его. Веселый, всегда любил пошутить. Для девиц - плохой человек... «Кузнец» в курортном костюме улыбается кривой улыбкой, запинается и исчезает.

Опять пауза. Шелест бумаг. Напряженность и духота в зале.

Обвинитель и защитник отказались подводить итоги. Дело и так ясно. Нет нужды пережевывать подробности. Пора кончать. Судья обращается к двенадцати «лояльным и честным гражданам». Задачей суда является, говорит он, доказать невиновность или виновность Майкела Руни. Нашим судопроизводством установлено считать человека невиновным, пока не будет доказана его виновность. Мы должны помнить это. Обвинительный акт еще не может служить указанием на то, что обвиняемый виновен. Перед нами стоит задача отыскать истину. Является ли доказанным, что обвиняемый Майкел Руни был на углу Девятой авеню и Сорок девятой улицы в момент преступления, по которому уже осужден Вилли Фаллон? Если обвиняемый Майкел Руни выходил из подъезда, чтобы прикрыть другого обвиняемого Вилли Фаллона, то он настолько же виновен, как если бы лично сам вытащил деньги из кармана истца Патрика Лова, находившегося в то время в нетрезвом виде. Мы должны это помнить. Сумма денег, указанная в обвинительном акте (судья устало зашелестел бумагами - он забыл цифру), «один доллар и шестьдесят центов», не имеет никакого значения для решения дела. Обвинение заключается в том, что на истца напали на улице в ночное время и ограбили. Вот что очень важно помнить! Мы не должны допустить, чтобы так называемая «волна преступлений» оказала влияние на наше правосудие. Если обвиняемый Майкел Руни невиновен, то он невиновен, не взирая на то, что в данное время в стране существует «волна преступлений»...

Далее судья напомнил двенадцати «лойяльным и честным гражданам», что они должны и чего не должны делать при вынесении приговора. Но от его наставлений все время создавалось такое впечатление, что говорит он одно, а думает - другое. Казалось, он стремился опутать сетями Майкела Руни, этого красивого, смелого рабочего, смотревшего на всех нас с вызовом. Речь судьи была слегка цинична, с некоторой иронией. Он повторял одно и то же по несколько раз.

Наконец, мы встали и вышли в отдельную комнату. Я видел, как обвиняемый Майкел Руни, крепко сжимая в руках свое кепи, провожал нас напряженным взглядом. Его плечи немного опустились, но в его ясных голубых глазах был все тот же вызов, - вызов громоздкой, скрипучей судейской машине и всем, кто ненавидел его и завидовал его дикой, свободолюбивой натуре.

Двенадцать «лойяльных и честных граждан» были заперты в небольшой комнате с единственным окном, защищенным решеткой. Мы уселись на двенадцати стульях, расставленных вдоль длинного стола. В комнате, кроме стола и стульев, ничего не было. Ничто не могло отвлечь наше внимание. Справедливость, чистая и непогрешимая, была нашей целью. Молчание. Тощий, сгорбленный, пожилой мужчина, с длинным носом и робким взглядом, несомненно, какой - нибудь клерк, услужливо откашлялся.