Приезжий из города организует группу молодых пахарей. Они опять застыли в молчании, без улыбки, суровые. Да, много работы, во всех углах, а углов - то не четыре, а шесть, восемь, двадцать, не перечесть - и в каждом работа. Организатору нужна сразу сделать много вещей: объединить молодежь, подготовить, показать, для какой работы и цели все делается. Приезжий щупает глазами собравшихся, он хочет знать качество материала, вот, на соседнем хуторе организовали ячейку из батраков и бедняков, избрали секретаря, а потом больно видеть первое собрание ячейки. Избранный секретарь знал, что сегодня собрание будет принимать в комсомол новых подростков, на столе пачка заявлений, а когда все собрались и раздались голоса: «Начинай»! - новый секретарь покраснел, мял бумажку, всматривался в эти клочочки, переворачивал их... и молчал. Когда нельзя уже было молчать, он виновато обратился к задней скамье:

- Семен, твое заявление написано на бумажке, что в клеточку? Ты писал чернилами или карандашом?

Трагично, мучительно, страшно конфузно: секретарь, умный, с кипучей способностью к общественной деятельности, не умел читать и отличить одно заявление от другого. Он разбирал их по внешнему виду. Председательствовать на собрании стал другой, батрак, грамотный. «Но и ты, парень, не мучайся, не красней, читать научишься, не беда, что вышла заминка, мы не знали, что ты читать и писать не умеешь, в месяц - два одолеешь все буквы, они не гири, не тяжелы. Итак, товарищи, продолжаем собрание. Будем читать заявление» - вот, что сказал организатор собрания позавчера на том хуторе, а тут на Двойновском?..

Как с человеческим материалом для рядов комсомола? У приезжего комсомольца городской опыт работы, но все же трудно начать... Нужно сразу браться за десять звеньев, звенья не уступают друг другу - все одинаково важны. Собравшиеся откинулись на спинки скамеек, докладчик кончил. Так вот, что значит состоять в комсомоле? И просто и не просто, и лоб покрывается потом. «Сколько дел, а главное, надо самого себя провернуть», так кончил докладчик. Умница, много знает, много читал, наверное, и вообще... крепкий, небось, как кожанка. В помещении стало темно, долго возились с керосиновой лампой, она гасла, коптила, полчаса мы налаживали огонек, он осветил тех, кого надо построить и двинуть на борьбу за переделку жадной жизни. Вот руки, которые будут проворачивать...

Я переезжаю в другой район. Собрание, о котором я рассказывал выше, было на Двойновском, под станицей Алексиково. Теперь пишу об Алексеевском хуторе. И тут тоже есть изба - читальня. Библиотекарша - девочка отобрала при мне книги, которые, по ее мнению, должны быть уничтожены - пойти в кооператив на завертки, так как этих книг никто не читает «и они только мешают,. путаются под руками».

Среди заверточных книг оказались: учебник по математике, книжка Луначарского «Освобожденный Дон - Кихот», сочинение Мериме, Тургенев и десятка два книг такой же «отчаянной вредности». Мне стало холодно... не от мороза, нет, хотя мороз проникал свободно в избу, стало холодно от блеска ясных, чистых детских глаз библиотекарши. В соседней комнате считала буквари, дуя на покрасневшие от холода пальцы, комсомолка - учительница. Ей не платили жалованья целых два месяца, говоря, что она может ждать, ибо она «должна работать идейно», тем более, что она еще школьный инспектор района. Учительница обещала просмотреть книга, которые осуждены библиотекаршей на смерть.

- А ты расскажи, - просила она, - расскажи про Москву, видел ли, например, крематорий? Как же это люди горят?

О крематории она спросила случайно. Она хотела буквально все узнать про Москву и буквально - все сразу. Она зашвыряла вопросами, они как - будто бы сыпались с кончиков покрасневших от холода пальцев. Как холодно, ох, как холодно... Вечером я видел учительницу в школе, шла первая конференция колхозниц. Учительница выступала в пьесе «Квадратура круга». Выступление в пьесе - это был шестнадцатый за день вопрос, который она разрешила. Итак мы подсчитали в антракте. На конференции выступал инструктор райкома, саратовский комсомолец. Он привел две цифры: одна говорила о том, что аптека продает разных товаров на 100 рублей в то самое время, когда лавка с водкой торгует на тысячи. Его из зала спросили: «Ты считал?» «Да, считал и считаю теперь, что вы поняли куда нам нажимать и двигаться, в какую сторону нам нужно расти, чтобы выйти туда, куда надо».

Его поняли и требовали «открывать пьесу», не затягивать прений.

На другой день на санях ехал я из этой станицы в Урюпинск. Путь в шестьдесят километров. Впереди и позади нас, в поле, по дороге хрустели снегом кони колхозниц - крестьянки возвращались с конференции. Мороз рвал щеки, сидящие в санях перекликались словами вчерашней пьесы. Женский крик хлестал по морозу, а потом я услышал знакомую песню.

Но где я ее раньше слышал? Так вот оно что! Это ведь «Молодая Гвардия», но звучащая по - станичному. Поющие впервые услышали песню на конференции, сейчас переделали ее по - своему, получился конный марш - казачки поют так, что песнь гарцует; все же песня новая, как нова жизнь.

Кончаю. В письме хотел описать цвет хоперского дня, общий фон и куски комсомольских дел на этом фоне. Провертывать надо многое... Это сделают люди сильные, а никто никогда не сказал, что мы имеем праве быть слабыми.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.