Интернациональная встреча

Уже само путешествие в коммуну имени Г. И. Котовского было интересно разительной сменой жизненных систем. В течение двух дней поездки от Москвы до Бессарабской коммуны пришлось сквозить через самые несовместимые миры.

Сначала - лакированный уют спального международного вагона и мистер Гревинг, спутник и американец, нью-йоркский инженер, - он ехал в Укразию строить мосты. В бумажнике его лежали еще не разманенные доллары и в освеженных бронхах еще перших соленый осадок Атлантики. Заокеанское любопытство, бедекеры, словаря, чеки, «виды Москвы» распирали его.

При попытке увенчать знакомством эту, как выражаются футболисты, интернациональную встречу, выяснилось, что американец не говорит по-русски. Я ни в зуб ногой не понимал по-английски. Американец немного соображал по-норвежски. Я, напротив, слегка кумекал по-французски. Зато мы оба ни взад ни вперед не знали по-итальянски. Оставался немецкий.

На столе лежали нож и вилка. Я схватил нож с решительностью убийцы и с отчаянием утопающего, цепляющегося за соломинку...

- Дас мессер - ножик, - сказал я неубедительно, - ди гибель - вилка, как ложка - их хабе фергессен, т.е. забыл... Гутен таг - здорово...

Американец согласился. Он ответил мне на прекрасном немецком языке:

- С!...

Так мы разбеседовались. Немецкий язык мы знали оба ровно, но настолько, чтобы быть понятыми друг другу и не замечать взаимных лингвистических промахов. Грамматику мы прозрели с самого начала и, не отягченные артикулами понятия вольно неслись в самых неожиданных склонениях, наклонениях и спряжениях... Наша беседа, обильная справками в словаре, рисунками, жестами, мимическими пассами и иными наглядными пособиями, была, тем не менее, всеохватна и поучительна. Я демонстрировал американцу СССР за окнам. Американец ехал по Советике с таким видом, будто его водили по музею. Нежин экспонировал для него свои родовитые огурцы. Конотоп - экзотику укразиатской провинции.

Мистер Гревинг разложил предо мною на вагонном столике американские технические журналы, альбомы сооружений, солидные глянцевитые чертежи мостов, пакгаузов, небоскребов, элеваторов, вокзалов, ферм... Проекты сулили молниеносные возведения задуманных построек. И по дороге в Бессарабскую коммуну я совершил воображаемое путешествие по «картонажной Америке».

В голосе моего собеседника уже звучали патриотические фанфары:

- Вы собираетесь догнать нас и перегнать. Это хорошо. Но сможет ли ваша огромная, размашистая страна преодолеть свою вековую инерцию, азиатскую небрежность, угнаться за нашей техникой?.. Разве могут конкурировать ваши коль - хозы... с американскими фермами? О, я очень, очень уважаю русскую революцию и Максим Горьки... Но вам надо у нас многому поучиться.

Пришлось рассказать мистеру Гревингу, что Ленин всегда учил большевиков соединять размах российской революции с американской деловитостью и что я держу путь в коммуну, где бывшие бойцы грозной конницы Котовского стараются как раз соединить свой партизанский пыл со строгим хозяйственным расчетом...

В Киеве американец сходил. На прощанье он попросил, чтобы я вписал в его блокнот четыре русских слова, которые, он считал, необходимо запомнить: тшай (чай), спасибо, товарьиш и джи - пе - у (ГПУ)...

Переводчицы и встречающие самоотверженно выволокли тяжелые чемоданы американца на перрон. Мистер Гревинг стоял среди этой шумной вежливой арабы. Он растерянно махнул рукой и в его глазах, украдкой проверяющих целость чемоданов, я прочел восторженное недоуменье и легкий испуг - чувства, все время очевидно владевшие им на территории СССР.

Новый хозяин

Мистер Гревинг много твердил мне про частную инициативу и хозяина - собственника, без которого невозможен прогресс я быстрый хозяйственный расцвет страны. Он вероятно не смог бы постичь того простого положения, что каждый коммунар является истинным и полноправным хозяином всего имущества коммуны. Всякий заинтересован делом всех. Это новое чувство социалистического человека - чувство совершенно чуждое прежнему хозяйчику, владельцу, собственнику.

Бывает, правда редко, что в каком - нибудь хозяине - коммунаре вдруг проснется забытое чувство владения и связанная с ним беспокойная жажда наживы и обогащения. Такой дядя выступает на собрании и жалуется, что коммунары не как люди живут, слишком много работают и «все уходят на будущее, а сегодня ни фига не имеют».

Такому коммунару дают жесткую отповедь со всей неискоренимой партизанской страстностью. Особенно яростно выступает против таких слишком хозяйских настроений горячий бессарабец, тракторист Максимов, по прозвищу «Лапсус», бывший котовец, изъясняющийся на странном наречии, состоящем из молдаванского, русского и украинского языков.

- Слышит такой он лапсус хотит делать? - кричит Максимов, - ему коммуна должна накладать карман. А товару государству он не хочет давать, он не хочет, чтоб к завтраму була хороший выработку. Он хотит накладать в своему карману, а советску страну делать лапсус. Мы - хозяеву не тока своя коммуна, но и вся Советскую страну. А если так забыть, то получится большой лапсус. В конце - концах такой не коммунар, а черт и сволочь... Я кончал.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.