ВОКРУГ «Первой девушки» Николая Богданова разгорелись споры - в рабочих клубах Москвы, в печати. О ней пишут, книгу и автора хвалят и ругают. Все это доказывает, что «Первая девушка» актуальна, что повесть, созданная Богдановым, «хватает за живое».
На диспуте в клубе «Красный Октябрь» (кондитерской фабрики) не было Сергея Алехина, не воскресла и Саня Ермакова, но их судили. И не только их - судили себя, занялись самокритикой. От богдановской «романтической истории», от Сани и Алехина перешли к себе, к сегодняшнему дню. Были слышны такие «признания»: «... Если она кидается, бросается на шею, - я не каменный, я не устою» (т. Дранок). Другую точку зрения, изложила, например, т. Бровкина: «Девчонка сразу на шею к тебе не полезет, а вот ты прижмешься к ней раз - другой - так что - ж она не человек?»
Все это доказывает, что читатели видят в персонажах Богданова живые волнующие образы, что молодежь хочет найти в «Первой девушке» ответы на вопросы сегодняшнего дня.
Все в «Первой девушке» овеяно романтикой - как приход Сани в ячейку, так и трагическая развязка. Ведь, нет ничего легче, как послать Ермакову на рабфак, заставить ее подниматься без всяких колебаний по ступенькам общественной лестницы. Образцовая комсомолка Саня, однако, пошатнулась. Но почему? Ведь, именно она налаживала работу комсомола, воодушевляла других, искренне ненавидела мещанство, призывала к большевистской стойкости! Однако, внутренние причины, имеющие определенное социальное обоснование, воспрепятствовали ее продвижению вперед. Молодая деревенская девушка, взвихренная Октябрем, попала в город, и тут началось ее личное «разложение». Развитие событий неукоснительно приводит ее к этому концу. Саня не знала старой семьи и никак не была связана с консервативными условностями брака. Она знала, что коммунистка не должна быть мещанкой. Но ей неоткуда было почерпнуть настоящую пролетарскую этику в области личной жизни, ибо такой этики не было. В среде, окружавшей Саню, как мещанство, квалифицировались невинность и семья. Совершенно естественно, что именно в первые годы революции часть молодежи, чуждая старому, не во всем познавшая новое, решила, что упрощенный подход к серьезным вопросам - подход пролетарский. Примитив ясен: «Если не захочет удовлетворить тебя одна, ищи другую: не все ли равно - Маша или Даша удовлетворит твое влечение? Таким образом, мужчина и женщина не наложат друг на друга пут любви, цепей совместной жизни - они останутся свободными и отдадут себя служению обществу». Не одна Саня искренно верила этой теории, - и другие ответственные работники уезда (Потапыч) были ее проповедниками. Все они шли к пролетарской этике ощупью и ощупью же к ошибкам.
А выстрел Алехина - оправдан ли автором этот романтический финал?
Вполне. Рассказчик Алехин дан наивным романтиком, свято охраняющим честь первой девушки. Чтобы не дискредитировать организацию, Потапыч находит один выход - исключить Ермакову. Алехин понимает: исключение для Ермаковой - ее полная духовная гибель. Из любви к Сане он принимает решение. Какой еще выход может найти Алехин? Впрочем, другой выход найти нетрудно, но найденный выход закономерно вытекает из данной ситуации:
«Окончательно, значит, нет исходов? - спросил я и чувствую, голос у меня осекается.
- Нет, - сказал Потапыч, - умываю руки.
- Прощай, - крикнул я ему, - хороший ты, но и сволочь ты, человек как человек, а я думал - ты лучше!
Он рванулся за мной с каким - то словом, с оправданием ли, но я захлопнул дверь и с решением, обжегшим меня с ног до головы, побежал домой».
«Самое правильное это, самое верное, а иначе какою будет ячейка наша, каково всему комсомолу, да и самой Синичке. Лучше не придумаешь. Бежал я мимо школы, заглянул: окруженная девчатами, играет она как ни в чем не бывало на рояле, не знает ничего. Как хорошо».
И далее, ведь, выясняется, что гибель Сани произошла не от необходимости, не от «рока», а от неувязки.
«Зачем же теперь написал я об этом? Зачем бессонными ночами, когда порванная осколком нога не дает мне покоя, исписал сотню страниц, сам вскрывая вопрос, на который набросил такую тайну?
А затем, чтобы прочла моя ячейка и поняла, что не виноват я и не виновата Саня. А больше всего хочу я, чтоб ребята осторожней и внимательней относились к девушкам, а девушки сами к себе...»
Дело, однако, не только в «благих намерениях» - вся повесть проникнута революционным оптимизмом.
Некоторые читатели и критики забывают о том, что рассказ ведется от лица Алехина, а не автора. Между тем критический подход к «Первой девушке» должен быть таков: удалось ли Богданову показать рассказчика Алехина, правдоподобен ли этот образ и соответствует ли рассказ типу Алехина? На этот вопрос надо ответить утвердительно. И язык, и действия Алехина, и описания поступков других персонажей «увязаны» с образом рассказчика. Алехин - романтик, он наивен, он любит Саню и потому говорит о ней: «будто была это не обыкновенная сельская девушка, а сама революция, каких рисуют в красной мантии, только маленькая, уездного масштаба, чудесно явившаяся к нам». Если бы эти слова велись от лица автора, мы прямо должны были бы сказать: плохо, шаблонно! Алехин же, преувеличивающий достоинства девушки, ищущий «необыкновенных» сравнений мог так сказать. Богданов почувствовал стиль своего персонажа, потому нет разрыва между авторским замыслом и выполнением. Разрыва нет в основном. Иногда же автор срывается и вкладывает в уста Алехина фразы, не кажущиеся с типом рассказчика, и Алехин начинает говорить слишком гладко, мыслить надуманными образами, иногда же чересчур нескладно.
Мы не имеем возможности подробно проанализировать составные части «романтической истории». Но и сказанного достаточно, чтобы утверждать: «Первая девушка» Николая Богданова - актуальное и серьезное художественное произведение. Оно овеяно романтикой молодости, романтикой революционного жизнеутверждения. Споры о Сане, ее поведении и судьбе объясняются тем, что половая проблема, затронутая Богдановым, дана на правдоподобном фоне человеческих взаимоотношений. Причина же изъянов книги (стилистические срывы, публицистичность «приложения») в недостаточном мастерстве молодого писателя. Талантливый художник молодежи, если он не остановится на первом достижении, придет и к высокому мастерству.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.