– Да ведь это, как вам пояснить... товарищ народный судья? Что же я, знаешь ты что, да, по чужим хлевам пойду, в чужих овец глазы ихние любовать буду? Потехино наше, друг ты мой любезный, да, деревня, знаешь, какая – пол-Бяжаниц! Надо полагать, всяки овечки найдутся; ну я про то ничего не знаю. Видать, и глазы в их всякие, и руно на каждый скус. Матке-овце ведь не закажешь: ты хошь иметь белого барашка, а она тебе янит нято щанка, нято барсучонка...

– Таранта! – с глубочайшим презрением высказался ответчик.

И, судя по всему – так иногда бывает, – именно эта краткая и повторная реплика осветила что-то в представлениях судьи Куренкова, что-то изменила в них. Он – но не думаю, чтобы это кто-нибудь, кроме меня, заметил, – внезапно принял если не решение, то точку зрения на все это дело.

– Погодите, ответчик! – вдруг встрепенулся он. – А вот вы... Объясните-ка суду: что, вами была возвращена истцу та же овца, которая забежала к вам вечером, или вы отдали ему вашу собственную белоглазую ярку-сеголетку? В то утро вы, что, были уверены, что эта овца не ваша?

– Товарищ судья, вы свои дела с Медведовскими судебными дялам различите? Ну, так и я: своих овец с чужим не спутаю. В моих овцах у кажной правое вухо ножням подстригнут... Спросите у баби у моей... А у этой – нитка! Нитка голубая в ухе продернут. Какая же она моя?

– А чем вы это можете подтвердить?

– Не с того спрашиваете, товарищ судья. Вы Тереха-пастуха за дверь вдалили, а кто ж, окромя его, правду-матку по этим делам знае?

Костя Селюгин добежал до двери, пригласил свидетеля в зал. Уже по тому, как тот шел между скамьями, можно было понять, что положение его приближалось к роковой черте. Старчески выцветшие глазки его так и забегали по фигурам «тяжущихся сторон», по судье, по заседателям: ох, дорого бы он дал, чтобы узнать, какие слова были сказаны без него.

Все в зале понимали: оба Лавченкова для него – начальство. Он был самым настоящим «слугой двух господ», нет, не двух, а многих; но именно эти двое вдруг закрутились в тяжбе, как жернова, а он оказался ржаным зернышком между их насеченными поверхностями. Очень неприятно такому ветром подбитому дедке стать на сторону любого из двух врагов: второй немедленно превратился бы и в его ненавистника. А как не станешь? Судья-то что сказал? «За ложное показание – по строгости законов! » Признаюсь, я смотрел на старика с сентимен-тальным сожалением. Попал человек в переплет,) выбраться из него нет никакой возможности.

Я ошибался. Я недоучел, что передо мною н просто русский мужичок, а «скобарь». У «скоба рей» же возможности выпутываться и выкручи ваться на много порядков выше, чем у просты: смертных.

– Свидетель Терентий Зуев-Пятков! – произне.

судья, когда свидетель остановился под сценой напротив стола. – Что вам известно по делу о подмене овец в июле прошлого года?

Терентий Зуев стоял перед передними скамьями опершись на свой длинный, выше головы, можже веловый посох, как истинный «пастырь добрый», от его лаптей по полу растекались лужи талой воды

– А нам, товарищ судья, – с детской чистосердечной улыбкой посмотрел он наверх, – а нам гоетому делу все известно. Все, все, до тютельки

Ничего не известного у ем для нас нет, товарин. судья праведный.

Куренков поднял на пастыря вопросительный взор, но, не уловив в его простодушных словах никакой задней мысли, успокоился.

– Ну и отлично. Вот и расскажите нам это все с самого начала.

Старый пастух выпрямился, как солдат на плацу впившись глазами в переносицу судьи. Казалось, ок вот-вот осенит себя крестным знамением. Оба Ивана Ивановых взяли его в вилку пронзительных взглядов.

– Можна! – словно сказитель, начиная торжественную былину, звучным, точно бы не своим голосом провозгласил он. – В мяня пять сынов,

один одного цыше! Старшой яще от первой жонки, от Анисьи, рожен; тот артельщиком в Питере – хороню жил. Второй – этот уж Маврин – пятим годам

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.