Сказка о добром волшебнике – о музыканте, который увел за город полчища крыс. Сказка о злом волшебнике – играя на флейте, он завораживает и уводит из города всех детей. Это – о силе искусства. Кинозал в Вене: кровь, насилие, ужасы, секс – экран кричит об антигуманизме современного буржуазного искусства. Книжный магазин в Стокгольме: секс, секс, секс – книжные полки измучены, задавлены антигуманизмом псевдоискусства. Вернисаж в Мюнхене: античеловечность, насмешка над здравым смыслом. Концерт популярной музыки в Лондоне...Злые волшебники поставлены на поток. Индустрия злых волшебников. Целомудренность слова и чувства, уважение к зрителю, слушателю, читателю изжиты, отброшены, уничтожены совместным натиском цинизма, лжи, насилия, примитивных животных инстинктов. Об этом, об антигуманизме современной буржуазной культуры, – наша новая рубрика. И о тех художниках, которые сражаются – порой в одиночку – за искусство. За подлинное, проникнутое идеалами высокого гуманизма искусство. За человека.

Черные ленты на белых экранах

Борис Галанов, писатель

В курортном городе Канны на Средиземноморском побережье Франции, где ежегодно проходит самый крупный в западном мире международный кинофестиваль, у кинотеатра «Олимпия» какой-то лохматый бородач сунул мне в руку программку. Это был билет-приглашение в «Олимпию» на ночной просмотр нового кинофильма «Мехико». В тексте говорилось, что в фильме «Мехико» зрители увидят черные души тех, кто носит белоснежные рубашки и слывет в обществе за людей с безукоризненной репутацией. Признаться, посмотрев в течение дня три-четыре, а то и пять фильмов – конкурсных и внеконкурсных, – чувствуешь себя пресыщенным кино сверх меры. Однако соблазн узнать имена людей совсем еще новых в кино и возможность познакомиться с острым социальным фильмом (на что намекала программа) в конце концов берет верх над всеми прочими соображениями.

И вот в первом часу ночи в душном, до отказа набитом зале «Олимпии» начинается просмотр моего четвертого или пятого за эти сутки фильма.

Первые кадры: несколько негодяев под гогот и улюлюканье веселящейся толпы раздевали догола какую-то женщину, посыпали ее мукой, мазали кровью только что зарезанной у нас на глазах свиньи. Уличный карнавал. Развлекайтесь, как умеете! Потом нам показали серию подобных же свинств, целую коллекцию всевозможных гнусностей. Невидимый заэкранный голос называл их порождением современной цивилизации, а экран изображал бесстыдно, беззастенчиво, с откровенным смакованием.

Короче говоря, я попал на один из тех фильмов, которые сегодня снимают на Западе экстремистски настроенные левые бунтари под предлогом обличения буржуазной морали и буржуазного общества и пачками «выстреливают» уже без всяких предлогов и оговорок всевозможные бессовестные ремесленники, готовые угождать самым низменным вкусам. Принцип: чем откровеннее, чем бесстыднее, тем заманчивей, а чем заманчивей, тем доходней, – остается тут главным мерилом.

Но, смешивая секс пополам с политикой и оглушая зрителей крикливыми, ультралевыми фразами или же афишируя аполитичность лент о всякого рода монстрах и девицах легкого поведения, авторы тех и других фильмов воспитывают зрителей, и в особенности зрителей молодых, по образу и подобию своих героев – в духе жестокости, грубости, извращенности, циничного отрицания духовных ценностей человечества. Одним – фильм ужасов, другим – секс. А чаще всего то и другое вместе.

Разумеется, секс, жестокость, насилие не сегодня появились на экранах. В Каннах среди экспонатов юбилейной выставки, посвященной изобретению кинематографа братьями Люмьер, находился праотец современного кино – ярмарочный кинескоп. Опустив в ящик один франк и заглянув в стеклянный глазок, можно было увидеть мутное, с крупным зерном изображение свирепых вампиров, высасывающих кровь у несчастной жертвы, и раздевающихся красоток – наивных предшественниц нынешних порнофильмов и фильмов ужасов.

В современном буржуазном обществе производство такого рода фильмов стало своего рода индустрией, хлебом насущным кассового, коммерческого кинематографа. И не случайно известный французский кинокритик и теоретик кино Андрэ Базен, еще в начале 50-х годов проанализировав подряд несколько фильмов, авторы которых терроризировали зрителей изображением пыток, насилия, убийств, издевательства над человеком, пришел к неутешительному выводу, что в кино воцаряется «комплекс Нерона».

В последующие годы «комплекс Нерона» приобрел на экране еще более изощренные и извращенные формы. Не говорю уже о том, что прогресс кинотехники – цвет, звук, стереофония, широкий экран и широкий формат – удвоил, утроил жестокую, циническую силу воздействия такого рода зрелища.

Если фильм «Мехико», с которого я начал рассказ, до экранов больших парижских кинотеатров не добрался, то совсем не потому, что кого-то оскорбила или шокировала грубая его жестокость. По сравнению с секс-боевиками он оказался изделием достаточно кустарным и осел где-то в маленьких, окраинных кинотеатриках. Ему явно не хватало размаха скандально-эротической «Бонзессы», которая шла на Елисейских полях, в фешенебельном кинотеатре Парижа «Георг V», смущая своей хлесткой рекламой даже видавших виды парижан, или столь же скандальной «Эмманюэли», ставшей едва ли не самой кассовой французской картиной за последние годы. Наверное, ее делали не бесталанные люди, но тягостное чувство, которое в «кинематографическом» романе американского писателя Ирвина Шоу «Вечер в Византии» (недавно переведенном на русский язык) не раз испытывает в темном кинозале его герой, не могут не испытывать многие: не бесталанные люди делали такие фильмы, но искалеченные, изломанные своими антрепренерами, но в погоне за деньгами бессовестно спекулирующие на сексе.

В одном из распространенных сейчас за рубежом фильмов-исследований, фильмов-анкет молоденькая девушка на вопросы журналиста, спрашивающего, есть ли у нее убеждения, имеет ли она понятие о том, что такое социализм, что она думает о президенте Форде и т. д., только улыбалась и отрицательно трясла головой: «Нет, не знаю», «Не думала», «Не слыхала». Правда, собеседник не задавал ей вопросов ни о «Бонзессе», ни об «Эмманюэли». Но почти наверняка можно предположить, что коммерческий кинематограф достаточно потрудился над тем, чтобы засорить, заморочить эту хорошенькую головку всевозможной ерундой, и что о личной жизни и туалетах Сильвии Кристель, ставшей после «Эмманюэли» новой кинозвездой, она могла бы судить с большим знанием дела. Разумеется, не только коммерческий экран потрудился над формированием определенного типа молодых людей, не слишком-то отягощенных духовными интересами, у которых общественное начало не развито или убито начисто. В равной мере в этом участвовали и радио, и телевидение, и дешевые вульгарные комиксы, предлагающие своим зрителям, читателям, слушателям определенным образом смоделированное зрелище.

В сущности говоря, одним из таких хорошо смоделированных зрелищ, заранее учитывающих запросы не слишком-то притязательного зрителя,- стали и завоевавшие в последнее время широкую популярность «фильмы-катастрофы». Содержание этих фильмов – неисчислимые страдания и бедствия, причиненные землетрясениями, наводнениями, пожарами, нашествиями разных чудовищ. Все устрашающие подробности переданы в фильмах-катастрофах с такой достоверностью («эффект реальности»), которая должна рассеять всякие наши сомнения, исключить возможные вопросы. Могло ли подобное случиться? Могло! Случалось! Даже когда мы сталкиваемся с самой настоящей мистикой и чертовщиной, как в нашумевшем американском фильме «Изгоняющий дьявола». Но в том-то и состоит секрет, чтобы зрители безусловно поверили в происходящее.

Не социальная действительность, утверждают авторы этих фильмов, угрожает человеку всевозможными бедами. Страшны не столько гнетущие условия человеческого существования, как эта вот неуправляемая игра стихийных сил природы, незащищенность от них человека. Именно природа его опасный и всесильный враг. И вот уже толпы подавленных, деморализованных людей мечутся по этажам горящего небоскреба, по коридорам и салонам тонущего океанского лайнера, среди разрушенных землетрясением зданий, в каком-то жутком оцепенении сидят, точно прикованные к креслам терпящего бедствие пассажирского «боинга». Переступая порог кинотеатра, забудьте об одолевающих вас повседневных житейских заботах. Чего они стоят по сравнению с трагедией людей, заживо сгорающих в пламени или медленно погружающихся в пучину океана?

В западной кинопрессе порой пишут и говорят, что потоки крови, обильно проливающиеся на экране, тотальные катастрофы, обрекающие на гибель сразу десятки и сотни людей, – это косвенное отражение социальной действительности, нравов и представлений, царящих в капиталистическом обществе. Пусть так! Подобные объяснения не изменяют оценку серьезной, прогрессивно мыслящей критикой порнофильмов, фильмов-ужасов или фильмов-катастроф, которые, лишая кинематограф социального смысла, отвлекают зрителя от актуальных проблем современности, от подлинных конфликтов во имя ложных и надуманных.

Справедливости ради надо сказать, что сами эти конфликты, искусно маскирующиеся под подлинные и выдаваемые за таковые, разрабатываются весьма хитроумно, чтобы ни один стул не скрипнул во время сеанса под уходящим из зала зрителем. Смотрите, затаив дыхание, как некий маньяк запирает в подземелье и терзает там случайно оказавшуюся в его доме компанию симпатичных молодых людей, смотрите, как обольщают на экране киногероя дамы более чем легкого поведения.

А вот энергичный, предприимчивый, фанатически верующий священник вступает в единоборство с бесом, вселившимся в душу маленькой девочки («Изгоняющий дьявола»)! И опять-таки забота о зрелищной стороне фильма, о захватывающем сюжете становится для кассового, коммерческого кинематографа одним из средств завоевания зрителя, усиления эмоционального на него воздействия.

Ультралевые теоретики й практики кино третируют сегодня занимательность в общепринятом смысле, всякую, без различия, зрелищность, в том числе и в произведениях прогрессивного киноискусства, с отчетливым социальным и политическим звучанием. Все это, по их мнению, в равной мере отдает «буржуазностью». К черту тесный ошейник сюжета!

Только «прямое», «полурепортажное» кино показывает людям жизнь без прикрас. А кино «художественное» всегда, дескать, имеет возможность скрыть правду, обмануть зрителя, увлечь в дебри вымысла. Но ведь «прямая», «полурепортажная» лента, вроде «Мехико», так же, как «непрямая», «художественная» «Бонзесса», каждая на свой лад, своими средствами унижают, оскорбляют и зрителя и искусство.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.