— Господь с вами, Ванечка!.. Это же властители дум!
— Не моих, – обронил тот.
— Да ведь они о главном пишут. О самой сути. Все остальное – развлечение, мишура, висюльки на люстре – звенят, сверкают, играют, но горят-то свечи, не стекляшки. Ладно, спорить до ночи можно. Давайте лучше читать. – Он прочистил горло и начал: – «Климка Хударев и урядник»... «Сия непридуманная история случилась прошлой весной в деревеньке Сухотиновке Н-ского уезда, Орловской губернии. Стоя на богатейших землях черноземной полосы, обильных почвенным туком, деревенька бедствовала...»
Читая, Варсанофьев слышал себя будто со стороны и радостно удивлялся, как крепко и ясно ложатся у него слова, потребные для выражения той или иной мысли. Не было ничего лишнего, пустого, служащего для украшательства прозаической речи: если пейзаж, так в меру (сельские грамотеи не читают Тургенева, потому что тот слишком много о природе пишет, а Варсанофьеву хотелось, чтобы его произведения дошли до этого нового читателя, недавно появившегося на Руси); если прямая речь, то истинно крестьянская, но без тех идиотизмов и вывертов, или вовсе никому не понятных, или понятных лишь уроженцам данной местности, чем так злоупотребляют писатели из народа. И главное – верность жизненной правде, направление. Да и трогало, прямо за душу хватало, а когда урядник швырнул облыжно оговоренного Клима в холодную, Варсанофьев, чтобы скрыть слезы, кинулся за ситцевую занавеску и принял дозу успокоительного.
Вернувшись, он удивился странному, отрешенно-сосредоточенному выражению лица гостя. Тот будто в нетях пребывал, недоступный звукам земных голосов.
– Вы не слушали, Ванечка? – В тоне учителя не было укоризны, одно лишь огорчение. – Вам скучно?
– Я все слышал, Орест Михайлович, – отозвался тот, не меняя выражения лица. – Последняя фраза: «Он упал на холодный пол и забылся в неизбывной тоске».
– Это многие гимназисты умеют, из тех, что спят на уроках, – повторить последнюю фразу учителя.
Отсутствующее выражение сбежало с лица мальчика, взгляд собрался.
– Орест Михайлович, проза не стихи, ее дословно не запомнишь, но спросите меня с любого места, я продолжу очень близко к вашему тексту.
И учитель почему-то сразу поверил, что так оно и есть.
– Простите, Ванечка, вид у вас какой-то...
А-а!.. Крысы...
– Что-о? – не понял учитель.
– Под полом. Вон там в углу, где кровать. Учитель прислушался и ничего не услышал.
— Зря вы им в замазку стекло подмешиваете, – сказал Ванечка. – Крысиный желудок сильный, толченое стекло запросто переварит.
— Откуда такие познания? – высокомерно спросил Варсанофьев, которому представилось, что заскучавший барчук хочет его уязвить.
– А у нас на хуторе полно крыс, – просто ответил тот.
— Я не замазывал крысиных дыр, – сказал учитель. – И даже не знал, что есть такая замазка со стеклом.
– А чего же так хрустит? – удивился Ванечка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.