Васька серьезно кивнул.
- Название есть у твоей сказки?
- Пиши пока без названия. Слушай. Жил-был король. У него было два сына и третий совершенно дурак. И стали они строить дом, потому что старый сгорел. Король сидел на троне и смотрел, как сыновья работают. И сидел у его ноги серый волк. Умные сыновья доски носили, а дурак их сколачивал. И дом все время рассыпался. Тогда король строго говорил: «Нет, давайте, пусть Иван доски носит, а вы наоборот». Иван говорит: ладно. Стал он доски носить из леса и встретил там королевскую дочку. Она в него сразу влюбилась. Потому что он был кудрявый. А кудрявый он был потому, что не носил шапки ни зимой, ни летом. И королевская дочка ему говорит: «Какой же ты красивый! Прямо отпускать тебя жалко». А он ей говорит: «Красивый-то красивый, да только целый день доски таскаю, как ишак». А дочка говорит: «Раз так, пошли ко мне в терем. Орехами угощу». Иван говорит: ладно. А братья и король его ждут-дожидаются. Наконец король говорит: «Ох, нету моей мочи! Видно, он там в лесу совсем ополоумел». И сам стал доски таскать. А серый волк побежал разведать. Возвращается и доносит: ваш Иван живет теперь у королевской дочки. Ну, король тут совсем с ума сошел. Как же так, говорит, он же у нас совсем дурак дураком! Услышал эти слова младший сын и совсем закручинился. А жена ему говорит: «Не печалься. Я тебя грамоте научу, и сразу ты умнее всех станешь». Иван говорит: ладно. Стала она его учить арифметике, и сделался он умный-преумный. И король и оба брата у него учились...
Тут Васька шумно вздохнул. Как видно, этим небывалым подвигом должна была закончиться сказка. Таня вынула из машинки листок и положила его в папку, где хранились прочие его произведения.
- Так. Ну хорошо, - строгим голосом сказала она. - И долго ты это все выдумывал?
- Нет, не очень.
- Ну что ж, сказка как сказка. (С одной стороны не Пушкин, с другой - какой ребенок так сумеет в его возрасте?) Чем ты теперь думаешь заниматься?
Васька молчал, не решаясь напомнить о наказании. Педагогическое чувство у Тани к этому времени совсем прошло. Она тоже молчала, прикидывая, как бы получше его освободить. Попросить вынести ведро? Послать за хлебом? Вчера он куда-то утаскивал шахматы. Может, спросить о них?
- Вася, а где наши шахматы?
- У Генки. Мы вчера играли, и я про них забыл.
- Ну так вот, сходи и принеси. Вещь должна быть в доме, а не абы где.
- А можно, я у него посижу немного?
- Только чтоб не хулиганить.
Через минуту она слышала Васькин топот во дворе. Таня встала, подошла к зеркалу, достала из сумочки тушь. Зазвонил телефон.
- Ну, что же ты?
- Уже иду.
Было у нее знакомых сто или двести. Павлик возник недавно, случайно, и очень хорошо, что возник. Среди пожелтевших красок старых знакомств был он как свежий мазок оранжевым на белой стене. Бывает, старый друг хуже новых двух. С ним не прикинешься, ему не изобразишь себя в новом виде. А иногда очень этого хотелось. Но старый друг был, как рысь в засаде. Он слушал ее, слушал, а потом вдруг выпрыгивал и говорил, что она ничуть не изменилась, ну вот ни на столечко. Поразительно, до чего же она прежняя, давнишняя, старым мхом покрытая. Проходят годы, а она ничуть не меняется. В плане характера, разумеется. Вот как была порывистой и непутевой, такой и осталась по сей день. Обычно после этих слов старый друг начинал задавать гадостные вопросы. «Таня, ты по-прежнему одна?», «Все на старой работе? И не надоело?» Или он ходил с козыря и советовал бросать все и немедленно ехать на курорт, потому что вид у нее неважнецкий. Правильно, от таких вопросов у любой женщины появится неважный вид. Даже у кинозвезды.
Вот Павлик не советовал ей ехать на курорт. Он был вполне доволен ее видом. Месяц назад они познакомились в какой-то компании, потом он пошел ее провожать и дорогой молол всякий приятный вздор. Таня видела, что когда они вместе, то заботы отпускают ее, а это, согласитесь, очень важно. Нельзя же все время таскать их на себе. Иногда можно налегке прогуляться.
Вообще они не очень-то ладили. С самого начала Павлик ей заявил, что не должен умный человек слоняться по компаниям. Надо сидеть и работать, чтобы не потерять потом уважения к себе. Все это произносилось с насупленными бровями, строгим, серьезным голосом. Казалось, еще минута, и он заснет на гвоздях. Таню это задавило. Не растолкуешь же ему, как трудно закалять волю и работать над собой, имея на руках живого второклассника. Она немного свысока на Павлика поглядывала. Зелен виноград, вот что. Не ведает он тех забот, которые тревожат ее, умную, ироничную женщину с трудной судьбой. И с сигаретой в тонких пальцах. Именно такой она видела себя со стороны, когда ей хотелось кому-то понравиться. Смешно и неправда, да зато приятно и тепло. И потом, она же не все время так фантазирует, а только когда с Павликом.
Но сегодня был день сплошных неудач. Бывает, что люди вообще не ссорятся или ссорятся, а потом мирятся очень быстро. Но не с первых же шагов, не от случайного слова. С Павликом случилось именно так. Он проводил Таню в комнату, усадил на диван, не спрашивая, протянул пепельницу. Горела на столе лампа, стояла на столе машинка с заправленным чистым листом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.