- Дорогие друзья! У каждого человека есть желание пережить еще раз молодость, пережить то, во что он верил, что любил, чему отдал всю свою жизнь. Потому-то мы, первые комсомольцы на этой земле, и решили во что бы то ни стало съехаться в родной нашему сердцу город накануне праздника, накануне годовщины того великого дня, когда наш любимый Ильич и партия своим разумом вдохнули новую жизнь в легкие израненной России. Кто был комсомольцем в те первые годы Советской власти, никогда не состарится, пусть и волосы у него седые, пульс тех дней будет биться всегда в его крови! Приехали мы сюда, разыскали старых друзей еще и потому, что нам хотелось не только поворошить собственные воспоминания, но и для того, чтобы, словно по эстафете, передать и вам самое святое и ценное для человека - его веру в то, за что он борется, чему служит. В этой земле лежат люди, создававшие Советскую власть, отдавшие жизнь за нее. Здесь похоронены и Никодим Александрович Зубров и его жена Мария Войцеховна Савицкая, зарубленная махновцами. Они поженились в этом городе на третий месяц после того, как в Петрограде была провозглашена Советская власть, и оформили свои отношения по-новому. Хотя кое-кто из вас и знает содержание их брачного свидетельства, но, взяв его сегодня в музее, я очень хочу прочитать его именно здесь, именно сегодня, в канун великого праздника. Ибо этот документ звучит как музыка тех первых, послереволюционных месяцев. Слушайте: «Акт гражданского брака, состоявшегося в Городской управе по распоряжению Советской власти 25 января 1918 года на общем собрании, в восемь часов вечера. Мы, нижеподписавшиеся, гражданин Никодим Александрович Зубров и гражданка деревни Мукша Китайгородская Мария-Агнешка Войцеховна Савицкая, дали свою торжественную клятву Совету Народных Комиссаров, что мы вступаем в настоящий гражданский брак не ради выгоды, не ради грязных эгоистических стремлений, а ради удовлетворения порывов высших душевных чувств и идеалов святой любви. Мы клянемся, что, вступая на новую дорогу социализма, свято и строго будем исполнять свои товарищеские отношения, и если жизнь потребует отдать молодость в жертву Революции, то без всякого ропота мы отдадим на алтарь свободы всю нашу юность. Причем, если совместная жизнь станет нам в тягость, если взглядами на вещи мы не сойдемся, или если политические убеждения будут нарушать наше семейное счастье, мы должны будем разойтись, оставаясь друзьями и хорошими знакомыми. В чем и расписываемся. Никодим Александрович Зубров, Мария-Агнешка Войцеховна Савицкая».... Тихо стало вокруг. Только слышно было, как потрескивает, пофыркивает пламя, высасывая керосин из дымных факелов, бросающих отсветы на молчаливые лица стариков и молодежи.
- Люди, подписавшие документ, лежат в этой земле, - сказала, помолчав, Евгения Самойловна. - Они отдали свою жизнь делу революции. Они свято верили в правоту своего дела. Так пусть же и в вас, в юных ваших сердцах, пылает эта вера, пылает, как эти факелы сейчас, всегда беспокойная, неугасимая, зовущая вперед, до самого последнего дыхания пусть наполняет она всю жизнь вашу!...... Уже когда все сидели за столами в чайной, Митя, перегнувшись к Евгении Самойловне, сказал:
- Это ты правильно сделала, Женя, что прочла сегодня именно такой документ!
- Видишь ли, Митя, есть такие исключительные документы, которые напоминают песню.
- Ты и пропела! - пошутил Борис.
- Так нальем же «чары»! Как тогда! Как в двадцать втором, в канун такого же праздника! - сказала Женя, поднимая чашку, наполненную темноватой жидкостью, и тут же, спохватившись, сказала Артему Григорьевичу и его соседям:
- Вы извините нас и за эту выдумку и не считайте ее чудачеством. Но в тот вечер большинство из ваших нынешних гостей училось здесь, в совпартшколе, на улице, которая потом была названа в честь первого начальника совпартшколы, стойкого коммуниста Вутиша. И вот в канун четвертой годовщины Октября мы собрались все в курсантской столовой за ненакрытыми сосновыми столами и пили чай, настоенный на шиповнике, с сахарином и ячменным хлебом! И сегодня, перед ужином, чтобы напомнить старое, мы повторяем то же! Тем более, извините за дерзость, настоящий чай в вашей чайной так до сих пор готовить не научились...
- И сахарин здесь есть? - спросил Артем Григорьевич, кивая на чашку.
- Да, я привезла его из Ростова. С трудом, правда, нашла, но привезла, чтобы все было, как тогда... Какие только песни не были пропеты в ту предпраздничную ночь за сдвинутыми тесно столами! Воскрес и знаменитый, переиначенный, но совершенно забытый сегодня «Цыпленок»: Цыпленок жареный, Цыпленок вареный Пошел по улицам бродить. Его поймали, Арестовали, Велели в карцер посадить. А на бульваре Сидят бояре, Подняв на Пушкина очки: Скажи нам, Саша, Ты гордость наша, Когда уйдут большевики? Вы не кумекайте, Не кукарекуйте... Пропел им Пушкин тут стишки: Когда верблюд и рак Станцуют краковяк. Тогда уйдут большевики! Вспомнили сентиментальную «Розу»: Белая роза - Деникин, Черная роза - Махно, Красная роза - коммуна, Все мы умрем за нее!...... А уж совсем под утро, когда официантки убрали столы после ужина, все вышли на крыльцо гостиницы, чтобы пройтись пешком к Новому мосту, соединяющему Старый и Новый город. Вышли встречать зарю. Артем Григорьевич осторожно взял Евгению Самойловну под руку и, идя с ней рядом, сказал:
- Как хорошо, что вы приехали! Мы часто в «текучке» немало упускаем и забываем. А ведь как же можно забывать об этом! Ведь это живая история! Она должна пылать всегда, она не должна угаснуть. Мы богаты ею, как никто в мире, потому что за сорок с лишним лет наш народ сделал то, что другим не под силу и за столетия.
- ... А факелы-то я, Артем Григорьевич, собрал и снес в горком, - сказал Семен Яковлевич, - сторож не хотел было принимать, но я настоял.
- Правильно настоял, Яковлевич, - улыбнулся ему секретарь. - Они нам еще понадобятся.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.