Хотел бы я знать, а что еще известно гестапо? И почему повестка сначала попала к фон Арвиду? И последнее - насколько в курсе дел фрейлейн Анна? У меня нет оснований утверждать, что здесь не обошлось без ее участия, однако кое - какие частности настолько сцеплены друг с другом, что за ними угадывается закономерность... Думая так, я раскладываю бумаги и придвигаю поближе палисандровые счеты. До 17.00 еще далеко, а пока я ходил к фон Арвиду, мне подбросили новую порцию ведомостей.
Палисандровые кругляши с треском сталкиваются друг с другом, и младший счетовод Франц Леман прилежно и быстро разделывается с работой. Коллегам по конторе совсем не обязательно догадываться, что мысли младшего счетовода в эти минуты весьма далеки от дебета и кредита, и на душе скребет не кошка, а целый бенгальский тигр!
Я обшариваю карманы пиджака и пальто в поисках второй сигареты. Мне все чудится, что я вот - вот обнаружу ее - толстенькую, плотно набитую смесью из морской капусты и проникотиненной папиросной бумаги. В принципе я невысокого мнений о вкусовых достоинствах пайкового эрзаца, но сейчас отдал бы последний пфенниг за возможность сделать лишнюю затяжку.
А не завалилась ли она за подкладку? Убедившись, что сигареты нет и там, я вытягиваюсь на диване и укрываюсь пальто. Может быть, встать и пошарить в ящике стола? Желание удвоить табачный запас борется во мне с природной ленью, и в итоге лень берет верх. Я делаю крохотную затяжку и утешаюсь сентенцией, что все когда - нибудь кончается. Даже человеческая жизнь.
Даже она...
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все, что услышал в гестапо от Цоллера. И странно, память отказывается работать. В сознании возникает нечто аморфное, пористое, как губка, - миллиард ячеек, заполненных ничем.
Какого дьявола он все - таки вызвал меня, этот Цоллер? Неужели лишь для того, чтобы угостить чашечкой кофе и парой сигарет? С той минуты, когда дежурный, забрав повестку, провел меня в кабинет, я ждал, что советник Цоллер начнет копаться в биографии Лемана - с большим или меньшим профессиональным пристрастием. А вместо этого Цоллер, не поднимая глаз от стола, буркнул: «Посиди) сынок!» - - и занялся тем, что стал прочищать трубку.
Потом он сказал:
- Хочешь кофе?
И появился кофе... Или нет - сначала Цоллер позвонил и предупредил кого - то, что будет занят... А потом?
В маленьком кабинете советника было жарко натоплено. Цоллер сидел, приспустив галстук и расстегнув воротник сорочки.
- Кури, если хочешь, сынок, - сказал Цоллер. Ему было лет пятьдесят на вид. Может, чуть больше. Коротко постриженные волосы густо поседели у висков, но щеки были гладкими, почти нежными. Цоллер посасывал незажженную трубку и в упор глядел на меня. Похоже, он и не собирался начинать разговор.
- Хороший кофе, - сказал я. Губы Цоллера вяло отмякли.
- Тебе нравится?.. А что ты еще любишь, сынок?
- Не знаю. Так сразу и не ответишь.
- А баб? Баб ты любишь?
Я пожал плечами и с любопытством воззрился на инспектора.
- Надеюсь, ты не гомосексуалист? - сказал Цоллер - Не торопись, сынок. Хорошенько подумай и только потом отвечай. И вот что, не дерзи мне, пожалуйста. Я понимаю, что тебе ужасно хочется мне надерзить, но ты сдержись как - нибудь. Ладно?
Я слушал и, пожалуй, в первый раз за много месяцев чувствовал, как почва плавно и тихо скользит подо мной, открывая добротно вырытую бездну.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
К 70-летию со дня рождения Аркадия Гайдара