Полтавская Виктория

...Взбираясь на холм, Карл видел низкие, крытые соломой хаты, церкви и гарнизонные казармы: видел снующие к крепостным валам и обратно маленькие фигурки, одетые в простое, невоенное платье. Труба, с которой не расставался, помогла ему разглядеть, что фигурки эти – женщины и совсем еще дети, и все они тащат к валам кто камни, кто кули с песком, кто древье. Король не любил в баталии иметь дело с мирным населением, удел горожан – чествовать победителей. Что ж, полтавчане своим упрямством сами выбрали себе участь.

Петр отлично знал, кому вручить командование гарнизоном. Тут нужна была трезвая голова, воин испытанный, не заласканный наградами, стойкий и неподкупный. Таков был Алексей Степанович Келин, добывший полковничий чин верною службой, командир сердцем и умом. Петр помнил его еще по соловецкому делу, когда Келин храбро вел осаду бунтующего монастыря. Сын стрелецкого майора, внук царского сокольничего, Келин принял правду Петра безоговорочно, и быть бы ему на видных постах, да не умел и не любил выставлять свои заслуги.

Многие хроники того времени не сохранились, и до нас не дошло сколько-нибудь подробного рассказа о ходе осады. Но и по тем отрывочным сведениям, что попали к историкам, можно судить о беспримерном мужестве защитников крепости, три месяца отбивавших все натиски неприятеля.

Один за другим бросал Карл на приступ гренадерские батальоны. Но все напрасно, рвы только полнились трупами его солдат. Однако силы гарнизона не беспредельны...

2 июня к Келину в восьмой раз явился парламентер с предложением сдать город на аккорд. Карл обещал гарнизону самые почетные условия. Славный полковник отказался вступать в переговоры. Известен его ответ. переданный королю:

– Знаем, что приступов было восемь и из присланных на приступе более 3 тысяч человек при валах полтавских головы положили. И так тщетная ваша похвальба: побить всех не в вашей воле состоит...

Спустя два дня в русский лагерь приехал Петр. Не отдохнув, поскакал осматривать позиции. Тем временем подходили последние из полков, что были назначены в полтавскую баталию. 7 июня царь пишет Апраксину: «Сошлись близко с соседями, с помощью божиею, будем, конечно, в сем месяце главное дело с оными иметь».

Опуская подробности, скажем о главных событиях, предшествовавших битве. В пустых ядрах кидали в Полтаву приказы Петра – держаться до последнего, верить в скорое от неприятеля избавление. 12 июня велено было Келину совершить вылазку в момент, когда русские войска будут атаковать шведов с целью деблокады крепости. Но атака не состоялась: страшный ливень поднял воды Ворсклы настолько, что навести переправу было невозможно. Едва спала вода, Петр приказал войску переправиться на другой берег и подойти на возможно близкое расстояние к шведскому лагерю. 20 июня русские войска по трем бродам преодолели быструю Ворсклу у села Семеновка (ныне Кротенково) и стали лагерем в четверти мили от передовых застав шведов.

21 и 22 июня Карл делает последнюю отчаянную попытку овладеть крепостью. Неведомо откуда брались силы у осажденных, но они отбили и эти, самые страшные приступы. Последний штурм обошелся шведам сверх меры дорого – у валов и палисадов Полтавы осталось одних убитых 1670 человек. Всего же у стен крепости защитники ее положили пятую часть шведской армии, то есть шесть с лишним тысяч солдат и офицеров неприятеля! И еще один важный штрих.

Осмотрев местность – широкую открытую равнину, казалось, предназначенную самою природою для сражения, Петр внезапно принимает решение переменить расположение русского лагеря. Зачем искушать судьбу, предоставляя шведам идеальные условия для маневров конницей и сражения в линейных боевых порядках, чем сильна армия короля? Петр выбирает для битвы неширокое поле близ села Яковцы, зажатое балками и густыми лесами.

В час пополудни 26 июня драгуны привели к Петру перебежчика. Глядя в лицо дрожащего от страха поляка, царь старался угадать, не обманывает ли тот.

А сведения перебежчик сообщал наиважнейшие. Преступив договор – сойтись в сражении 29 июня, Карл намерен атаковать русский лагерь ближайшей ночью. Еще поляк извещал, что к шведам от русских ушел какой-то унтер-офицер, и Карл имел с ним беседу. В заключение перебежчик поведал, что короля зело донимает рана и передвигается Карл только в качалке, меж лошадей подвешенной. Петр задумался. Предатель унтер, как сказывали, скандинавского рода, мог известить короля о позициях русских войск. Это полбеды. Мог донести и что полк новобранцев одет в серые мундиры, стало быть, по нему в первую очередь ударят шведы. Остальное же – ладно, слава богу не Нарва, воевать научились. А что ранен Карл, так не суйся, брат, в авантюру, не королевское дело на караулы кидаться.

В последние, оставшиеся до сражения часы велел царь построить десять редутов, чтобы рассечь ими на две половины и без того узкое пространство поля будущей битвы, еще более затруднив маневр неприятеля. Только спустя многие десятилетия редуты станут в Европе каноном военной инженерии. Оставив в редутах гарнизоны, основные силы Петр расположил в укрепленном лагере. Главной подпорой редутов стали 17 драгунских полков Меншикова. Вечером Петр объезжал батальоны. Вот они, кого учил, одевал, испытывал походами, русские солдаты, грозная сила, надежда государства. Дорогие сердцу преображенцы, семеновцы, нижегородцы, нарвцы, псковичи, азовцы, казанцы... сыновья, товарищи, соратники. Армия. Он останавливался у биваков, подходил к притихшим солдатам, не приказывал, просил порадеть за Россию, не выдать матушку... Понимал, что порыв войска есть искра, но не более, заряд же. который зажжет та искра, копится годами. Труден путь к сражению, само оно – мгновение.

Поляк не обманул. Еще не развиднелось, как шведские колонны, подойдя к редутам, молча полезли через рвы. Сшиблись на валах, сопя, кололи штыками друг друга, зло, с остервенением, хрипя, тихо охая, не видя лиц. Первые два редута, что были недостроены, пришлось уступить гренадерам Росса. Но едва генерал, обнадеженный успехом, повел колонны к следующим, как в упор загремели выстрелы, в несколько минут росная трава окрасилась синими мундирамии. Ошеломленных гренадер атаковали драгуны. Рубили тяжелыми длинными палашами, сшибали лошадьми, топтали. Неприятель побежал к Яковчанскому лесу. Тут не выдержала шведская конница – кинулась наперерез драгунам.

На каждого из драгун – двое шведов. Меншиков, разгоряченный, презирающий опасность, врубался в самую гущу, ободрял товарищей личным примером. Едва видна стала цель, ударила по шведам русская артиллерия, каждым выстрелом неся урон врагу. Немало усилий стоило шведскому фельдмаршалу Реншильду привести войска в порядок, послать кавалерию в обход редутов, теснясь к самому лесу. Но Меншиков со своими драгунами и здесь успел. Сменив убитую под ним лошадь, прошелся со своими эскадронами по рядам шведским, как косой по жнивью, опрокинул, прижал к лесу, А потом отошел, подводя преследовавших его шведов к укрытым в лагере пушкам Брюса; те ударили картечью почти в упор, отогнали шведов к лесу.

Первая кровавая чаша битвы была испита. Но она не утолила жажду короля. Его не остановили вести ни о попавших в руки русских 14 шведских штандартах, ни о потере четверти армии. Он надеялся на свою фортуну. Поставив батальоны в одну линию. Карл велел атаковать позиции русских. Было начало девятого утра.

В отличие от Карла Петр меньше всего уповал на фортуну, надеясь лишь на армию и самого себя. Явившись перед войском в офицерском темно-зеленого сукна мундире Преображенского полка, в треугольной шляпе без украшений, со шпагой, он зачитал и велел объявить всем приказ, слова которого дошли до глубин солдатских сердец: «Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство. Петру врученное, за род свой, за Отечество...»

Невиданный душевный подъем овладел армией, все просились скорее в дело. Царя останавливали солдаты, назначенные в резерв, со слезами просили допустить их в бой, вспоминали пройденную ими азовскую баталию, упрекали Петра, который, оставя их в лагере, горькую обиду им наносит. Он убеждал, что считаться бывшими в деле будут все, что никого не обойдет наградами. Но наград ли искали воины, рвавшиеся в бой! Сдав командование армией Шереметеву. Петр принял под начало дивизию в центре. Увидя серые мундиры новобранцев. Карл приказал своим драбантам сомкнуть фронт и атаковать их в надежде сразу разорвать линию русской пехоты. Но Петр предусмотрел и это. Велел опытному Новгородскому полку заранее поменяться с новобранцами мундирами. Драбантов встретили стойкие в штыковом бою новгородцы. И все же двойные силы шведской гвардии потеснили русский батальон. Он подался назад. Петр, приняв полковое знамя, взмахнул им над головой, увлек за собой второй батальон новгородцев, стоявший чуть позади первого.

Нет, это был уже не тот Петр, что за день до сражения у Нарвы трясся, откинув бледное лицо, в возке, уносившем его от позора. Это был другой Петр, муж храбрый и решительный. Одна пуля пробила его шляпу, другая ударила в грудь... Но провидение берегло царя. Пуля расплющилась о нательный крест, не причинив вреда. Третья найдена была потом в конском седле. Встречный натиск новгородцев остановил драбантов, заставил их отдать успех. Отчаянная рубка разгорелась на флангах, где сошлись шведская и русская конницы. Помогла наша артиллерия, пробивая огромные бреши в рядах врага. Вот что пишет один из очевидцев битвы: «Первый залп учинен от войска царского величества так сильно что в неприятельском войске от падших тел на землю и ружья из руки убиенных громкий звук учинился, который внушал, якобы огромные здания рушились».

Величайшая битва той эпохи, столь много значившая для России, завершилась, заняв всего два с половиной часа. Победа была полной. Более 9 тысяч шведов навечно остались под Полтавой. Остатки армии Карла уходили к Днепру, где спустя два дня их настигнет кавалерия Меншикова. Потрясение шведов было так велико, что шестнадцать тысяч солдат и офицеров 30 июня сложат оружие без боя перед девятью тысячами русских. Уйдет за реку лишь Карл с Мазепой и небольшим числом слуг.