Через три дня идет Витька Антонов по улице, покачиваясь, насвистывает что-то веселое. Сразу видно, выпимши. Бывает с ним такое. Не часто, правда. Останавливает меня:

– А где девушка? Ну, та? Дома?

– Почем я знаю? – отвечаю сердито. – Может, и дома. Витька Антонов трет виски пальцами:

– Пойдем к ней... к Марише. Так, кажется?.. Что-то на душе у меня... Грустно! А ночью даже сон видел про себя и про нее. Не разбери-поймешь!.. Пойдем.

Я долго отказываюсь, но парень настаивает, и я в конце концов соглашаюсь.

Мариша дома одна, обрадовалась нам, не знает, куда и усадить, но скоро лицо у нее делается грустным.

– Зачем же ты? – говорит она, не глядя на парня. – Нехорошо.

Витька Антонов начинает куражиться: а что, не имею права? На свои кровные пью – не на чужие... Мариша молчит, опустив голову, потом уходит на кухню. Мы ждем, но она-таки не появляется. А когда мы оказываемся на улице, Витька Антонов делается трезвее, смущенно поглядывает на меня:

– Сбрендила чего-то...

– А не будешь пить.

– Ну ты! – с угрозою в голосе говорит парень, но эта угроза не та, которую надо опасаться, неуверенная какая-то... Я чувствую, ему стыдно, и он думает о том, что бы теперь сделать, отчего Мариша перестала бы сердиться. Но так ничего и не находит.

– А ну ее! Городская... Зазнается.

– И вовсе не зазнается, – с обидою говорю я. – А наоборот, очень даже интересно рассказывает о городе, какие там большие дома и улицы...

– А я и не слышал... Ну-ка, ну-ка!

Нелегко говорить с Витькой Антоновым: он во всем сомневается, часто перебивает меня: «Что ты?! Не может быть!.. Враки!» Но все же я до конца рассказываю о том, что услышал, а может, чуть больше того, что услышал. Ведь и я, было время, жил в городе. Но вот замолкаю. Парень долго, прищурившись, смотрит куда-то в сторону, потом говорит с восхищением:

– Молодец девка! И в городе, в такой суете, не потеряла себя, осталась человеком. То-то на душе у меня... Я ведь такой, сразу вижу: хороший человек, нет ли...

Слышать это от Витьки Антонова непривычно. Он не любит да, кажется, и не умеет хвалить, разве что иногда скажет: «Ну пацан! Ай да пацан!»

Мы идем к Витьке Антонову. Я допоздна сижу у него. Он скучен и ни о чем другом не хочет говорить, как только о Марише, и это в общем-то мне по душе. Ведь о Марише я знаю больше, чем он. Он всего-то и знает, что она «городская» и приехала в деревню с матерью, а я еще и о том, что у нее есть отец, но бросил их, живет теперь с другой.

– Слабые они какие-то, всякий их может обидеть, – грустно говорит Витька Антонов. Он подымается с лавки, сбивает окалину с фитиля семилинейной лампы, чиркает спичкой. Желтый огонек дрожит, ежится, кажется, вот-вот погаснет. Но нет... Спустя немного он делается ровнее, мягче. Зажмурившись, смотрю на огонек, а думаю о Марише. Многое в ней еще неясно для меня, но это не раздражает, как не могут раздражать облака, которые плывут по небу. Я принимаю Маришу такой, какой я представляю ее себе, и больше мне ничего не надо. Но Витьке Антонову, чувствую, этого мало...

– А завтра мы с Маришей пойдем за подснежниками, – помедлив, говорю я. Витька Антонов вздыхает: ему, думаю, завидно, что у меня с Маришей все так хорошо складывается и я чуть ли не каждый день прихожу на подворье тетки Парани и подолгу беседую с Маришею.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.