Кумри

- Дай мне этого Ленина, - сказала Кумри Калачу.

- Возьми, возьми, Кумри, возьми... Дверь открылась. Все замерли. Медленно, покачиваясь, вваливался Чакназа. Вошел, стал у двери, широко расставив ноги, и смотрел на представившуюся сцену. На желтом блестящем лице с полузакрытыми пьяными глазами ползала страшная улыбка анашиста.

Кочкор вскочил, как подброшенный и стоял в углу, трясясь всем телом. (Калачу показалось, что он схватился за нож на поясе).

Кумри уцепилась за локоть Калача и прижалась к нему, глазами, полными ужаса, впившись в Чакназу.

Гости растерялись и, не зная, что делать, тоже смотрели на него.

Оскалив желтые лошадиные зубы, Чакназа тяжело шагнул к Калачу.

- Мой джена, - взвизгнул он.

Схватив Кумри за руку, он рванул ее с такой силой, что свалил на ковер Калача, а Кумри очутилась у двери.

- Не тронь. Не тронь, - рванулось в углу, словно струна лопнула.

Кочкор выхватил из ножен нож и кинулся к Чакназу.

Калач успел схватить его.

- Ребята, помогай.

Глаза у Кочкора рвались из орбит. Весь он дрожал, как в лихорадке, метался и рвался из рук.

- Пустите меня... Пустите меня. Он убьет ее... Убьет... Пустите... Он два джена убил... Ой, пустите меня, что вы делаете...

Его свалили, отняли нож, держали крепко. А он с невероятной силой боролся, бился головой об пол и с пеной на губах, мешая узбекские слова с русскими, кричал: « пустите».

Чакназа за руку поволок Кумри через порог.

Тут Калач бросил Кочкора и, уронив с головы тюбетейку, ринулся на него.

- А - а... Так ты вот как...

Но не успел он взметнуть кулаком, как почувствовал себя в знакомых железных объятиях Мишки.

Взбешенный он с горящими глазами повернулся к Мишке и рванулся.