Рудых пыхтит во сне, бормочет что-то, выбрасывает вперед руки и тут же отдергивает назад – двигает несуществующие рычаги; он весь напрягается, чуть не поднимаясь с подушки, – это вместе с бульдозером упирается в толстенную, уходящую свечой в небо сосну, стараясь столкнуть ее; сосна, видно, не дается, пружинит, раскачиваясь из стороны в сторону, он снова выбрасывает руки вперед, снова кидает на нее бульдозер... Наконец, сосна клонится, быстрее, быстрее... и падает, подминая хрупкий подлесок и вздымая, как при взрыве, снежную пыль. Здесь Рудых успокоенно вздыхает, расслабляясь, – это бульдозер пятится назад, неспешно разворачивается и, подняв нож, надвигается на следующее

дерево, тоже неохватное, свечой уходящее в небо. И снова...

Неспокойно спит и Валя Антипин – кричит, не очень связно, но забористо кроет тайгу, подшипники, которые утром «полетели», и ульканского механика, который «зажимает» запчасти. Шутилов не ворочается, не шумит – так же спокойно, как в кабине за рычагами. А вот Володя Соколов, шофер, снова поминает Нию. Ему уже один раз за эту Нию было... Вернулся недавно в Усть-Кут с зимника домой,, ну вроде бы ничего, помылся, легче стало, спать лег, а утром проснулся, жена смотрит так подозрительно, при щурясь: что, спрашивает, ты за Нию все поминал во сне, а? Отпускаешь «ас, как порядочных... Володя недоуменно заморгал глазами, потом расхохотался: значит, и во сне тянулся по тому проклятущему зимнику перед Нией, где чуть не сломал шею. А жена еще неважно знала бамовскую географию – пришлось объяснять, что Ния – речка, приток Таюры, до нее от Звездного сорок руганных всеми шоферами километров...

Сон у них, будто вторая смена, – видится плотная, молчаливая и настороженная тайга, все время обступающая с трех сторон, слышится лязг железа и глухой грохот падающих деревьев. Тяжелая и азартная работа врывается в сны ребят из специального механизированного отряда «Ан-гарстроя». Двенадцать человек, пять бульдозеров, трелевщик, один «зи-лок», два вагончика на полозьях из громадных стальных труб, самодельные тракторные сани с бочками горючего – вот вся живая сила и техника маленького и упорного подразделения, которое 29 ноября прошлого года приступило к выполнению особого задания...

Зимник

Задание было такое: пройти 210 километров от Усть-Кута до Улькана, третьего плацдарма на западном крыле БАМа, где расчищая, а где и пробивая зимник. В Звездный была дорога, в Магистральный – тоже была, в Улькан – нет. Только вертолетами. СМП-571, высадившийся в маленькую, в двадцать дворов деревушку Юхта, сидел посреди тайги, как на острове, и задыхался: вертолет, конечно, добрая штука, но всего на нем не доставишь и цена его службы – восемьсот рублей в час. А надо было из всех сил строить новый поселок – поезд рос не по дням, а по часам, жить было негде, и потому переделали под общежитие деревенские амбары и фермы, и койки там, как в казарме, стояли в два этажа. Вот почему спешно собрался ударный механизированный отряд под водительством главного механика «Ангарстроя» Виктора Сопикова, и недаром отряд этот, составленный из лучших, самых опытных и закаленных бульдозеристов разных строй-монтажных поездов, напутствовал в дальнюю дорогу сам начальник управления Василий Степанович Бондарев.

В семь вечера отряд двинулся – специально попозднее, чтобы идти ночью, своим черепашьим шагом не мешать обычному движению машин по зимнику. До Звездного работы не было, хотя всю ночь тащиться на бульдозере по серпантину – дело тоже нелегкое. Утром были в Звездном, поспали, подремонтировались немного – бульдозеры-то все старые, у того, на котором шел бригадир, пришлось всю ходовую перебрать. Перебрали – и дальше.

Первого декабря, после Звездного, пошла работа – пробили два с половиной километра зимника; третьего – еще один кусок, потруднее, в восемь километров – это уже не службишка, а служба; кое-где расчищали, расширяли пробитую до них дорогу и седьмого были в Магистральном. Отправились в баню, передохнули и принялись за ремонт. Ремонт на каждом шагу... Можно было, конечно, пошуметь по этому поводу: как это, мол, на такое важное, срочное дело отправляют старье, кругом ведь никого и ничего, тайга, вдруг встанут. «А зачем новые? – рассудительно говорит Коля Кабанец. – Новые несколько лет ходить должны, а тут они сразу лягут, побьем. А старье не жалко. Сломаются? Так и новые сломаться могут. Подремонтируем, сварщик у нас добрый, вот бы запчастей еще...»

Десятого декабря, пройдя на бульдозерах сто семьдесят километров, начали они то, что было, собственно, главной задачей, – бить зимник к Улькану, который отгораживала от мира сплошная тайга, где были лишь охотничьи тропы и редкие деревеньки. Напрямую от Магистрального до Улькана сорок километров. Но напрямую можно только по воздуху, на вертолете, а на бульдозере не пройдешь – сопки, реки, ключи. Надо было обходить их, надо было искать более .удобный путь для тех, кто пойдет следом, – тяжело груженных ЗИЛов и МАЗов. И сорок километров превратились в шестьдесят пять, которые они одолевали семь дней и ночей. Им выделили на путь от Усть-Кута до Улькана два месяца – они проделали его за две недели.

...Они вошли в Юхту, когда уже светало. Деревня появилась неожиданно. Вдруг кончилась тайга, с которой они сражались, и открылось снежное поле, где стояли два недлинных ряда изб, кое-где над ними возвышались двухэтажные амбары, в огородах прятались баньки, по улице мохнатая якутская лошаденка шустро везла сани с дровами. Было по-утреннему тихо, и в эту прозрачную тишину отчетливо врезались железные звуки ревущих моторов, лязгающих траков, гремящих вагончиков. Отряд входил стройной военной колонной. Впереди цепочкой бульдозеры, за ними парой трелевщики тащили вагончики. В вагончиках спали ребята с ночной смены. Они еще не знали, что отряд наконец вышел к Улькану, они спали, несмотря на то, что вагончики тряслись !и скрипели, спали после двенадцати часов очередного броска сквозь тайгу. Они не видели, как по приказу главмеха ульканского СМП-571 Громова бульдозеры выстроились в одну линию, как солдаты на параде. Они не видели людей, вышедших встречать их как освободителей, – над строителями и местными охотниками вился красный, только что написанный плотником Мишей Калашниковым транспарант: «Ударим мехотрядом по бездорожью БАМа». Они не видели, как перед своими многострадальными бульдозерами выстроились ребята и как навстречу им невысокий седой человек, старый инженер-строитель Николай Алексеевич Сидоров вынес на белом вышитом полотенце домашний круглый каравай и соль в деревянной солонке. впрочем, Николая Алексеевича и. хлеб-соль они увидели. Их растолкали, и они, разлепив усталые глаза, еще толком не поняв, в чем дело, смущенные такой нежданной и торжественной встречей, предстали перед Николаем Алексеевичем. Им, как и всем ребятам, поднесли «фронтовые» сто граммов – закусывали, отломив краюшку каравая.

– Спасибо вам! – сказал Анатолий Фролов, начальник СМП-571. –

Мы приветствуем вас, первопроходцев, на нашем ульканском плацдарме. Вы сделали великое дело – соединили нас с большой землей. Спасибо.

Они стояли в строю – большие, плотные мужики в замасленных телогрейках и неуклюжих ватных штанах, в громадных растоптанных валенках, в тяжелых, темных от железа и масла пальцах осторожно держали белые листочки – почетные трудовые паспорта, которые только что вручил им Фролов и в которых значилось: «Первопроходцу механизированного отряда, пробившему зимнюю дорогу от станции Усть-Кут до станции Улькан». Они переминались, радостные и смущенные, видя это торжество, людей, которые собрались ради них. «Каждому, конечно, приятно было, – сказал нам потом Саня Купцов. – После трудов таких... Полмесяца все-таки кочегарили – один спит, другой дальше ведет». Все они работали не один год, не раз выполняли нелегкие и важные задания, но редко доставались на их долю такие почести. Они были взволнованы и растеряны, не знали, непривычны были отвечать на такие высокие речи и только говорили: «Спасибо... спасибо... спасибо».

– Отдохните теперь, – продолжал Фролов, – домой слетайте, потом машины отремонтируйте – и дальше. Вам выпала большая, великая честь – первыми идти на Кунерму, где будет следующая станция БАМа...

Люди

Их двенадцать. «Нас мало, но мы в тельняшках», – шутит Саня Купцов. В тельняшке, правда, один Кабанец, высокий, «сильный, широкоплечий, – тельняшка ему идет. Кабанец с Херсонщины, там родился и вырос, но уже шестнадцать лет в Сибири и возвращаться назад не собирается. Недавно, говорит, в отпуск туда ездил, так не выдержал, заболел – очень там климат неподходящий, сырой, отвык от него. А шутник Саня – российский, из Калуги. Человек он веселый и горячий: очень переживает и за швы, которыми штопает бульдозеры, и за каши, которыми кормит ребят, – после Улькана Саня стал и поваром. Толя Шутилов – тоже российский, из Калинина, но в отличие от Сани всегда спокоен и молчалив. Во всем «Ангарстрое» его ценят и уважают за умение и основательность: уж если за что возьмется, то не отступится и сделает чисто, как бы трудно ни было. В общем, на (Путилова можно положиться и в работе, в тайге, и 1в застолье – надежный человек, не выдаст; поэтому, наверное, самым первым вместе с двумя товарищами высаживался он еще на знаменитой комсомольской трассе Хребтовая – Усть-Илимская; в прошлом году, когда трассу сдали, наградили Толю орденом Трудового Красного Знамени; кстати, в отряде никто об этом не знает. Когда он появился на Улькане, механик Гомонов начал зазывать к себе – в «Ангарстрое», совсем не бедном добрыми механизаторами, Шутилов из самых лучших.

Впереди него на марше обычно идут двое местных, сибирских «бурундуков», как весело их называют ребята и как сами они себя с улыбкой называют, – Геннадий Вяткин и Константин Рудых.

Рудых, неспешный и хитроватый, – из Жигалова, там рядом и деревня такая есть – Рудовка; Вяткин, веселый и остроумно-независимый в суждениях, – из деревни с озорным названием Бирюлька, что под Качугом, оба ленские. За тысячи километров от ленских берегов в башкирской деревне родился и вырос латыш Рудольф Рейхман; в деревне вырос и Леха Попов, только в марийской, он самый молодой и самый добродушный – за стеклами круглых очков блестят приветливо маленькие глаза;

Маннан Шна – из Казани и еще недавно работал на... Памире. В общем, в отряде полный интернационал. Как и полагается в настоящем интернационале, все равны и по части работы, и по части зарплаты (у всех одинаковый, шестой разряд – самый высокий), и по части всего прочего. Но первый все-таки есть. Как говорят обычно, первый среди равных. Это Рудольф Рейхман, бригадир.

Почему же первый? Ну, почему... «Пахарь он, – говорит Кабанец. – Конечно, все мы пахари, но он... если надо, что хочешь сделает. Вот, помню, было: дали им с Антипиным – это сменщик у него – котлован под дом вырыть. Начал Рейхман. Антипин вечером на смену приходит, глядит – а он уж столько наворочал... «Ну, – думает, – а парень тоже горячий – я от тебя не отстану...» И не ушел, пока не кончил, всю ночь пахал. Утром мастер наведался посмотреть, как дела идут, и ахнул: котлован-то уже готов, а на него не один день положен...»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.