Мое знакомство с Георгием Баженовым имеет теперь уж свою историю и состоялось летом 1968 года, когда среди рукописей, присланных на конкурс в приемную комиссию Литературного института имени Горького, оказался небольшой рассказ, который привлек мое внимание тем, что в нем как-то очень по-своему, легко и непринужденно обыгрывалосъ русское породное слово. Это был не то чтобы сказ шли фольклор, по почти то и почти другое.
Автор этого рассказа прислал его из Индии, где on в течение года работая переводчикам, будучи студентом Горьковското института иностранных языков.
Все это показалось мне любопытным. «Вот, – подумал я, – где-то в жаркой Индии работает этот студент из Горького, разговаривать с людьми ему приходится больше пи английском, чем па русском языке, и, мажет быть, кож раз из-за этого, из-за этой отдаленности у пего обветрился слух к родной речи, и пишет on там, в жаре, о наших морозах и снегах. И трех курсов Института иностранных языков не пожалел – хочет поступить в наш институт, снова стать первокурсником».
Я еще полистал «дело», узнал, что наш индийский абитуриент окончил суворовское училище, пригляделся, пет ли в пописанных им бумагах орфографических ошибок (их не оказалось), и решил, что он, наверное, без труда сдаст вступительные экзамены и будет неплохим студентом семинара прозы, который я в этот год формировал. Ну, а когда-нибудь и я буду читать его книги.
И ведь все так и было. Непредвиденным в этом наброске будущей биографии оказалось вот что: во-первых, Баженов за эти годы успех окончить два института: Литературный очно, о иностранный – заочно, о во-вторых, он никогда и ничего больше не писал в духе того рассказа, который был им прислан на конкурс! ничего под фольклор или сказ, под стилизацию так называемой народной речи. И он очень удивился, когда в начале занятий нашего семинара я сказал ему о его склонности.
Действительно, это было для него случайностью, но у способного человека и случайность несет в себе следы его способностей.
В первом же рассказе Баженова, который мы обсуждали па семинаре, действие снова развертывалось зимой, а первая строжа, я помню это хорошо, была такой: «В декабрь нападало огромного снегу». Тут мы и заспорили, что это значит: «в декабрь нападало»? А можно ли еще так: «нападало огромного»? Оказалась, что можно. Для другого рассказа нельзя, а вот для этого конкретного, от начала до конца выдержанного в определенном стиле, не только можно, но и хорошо.
Подтвердилось, что это можно, еще и после того, как студенты-первокурсники поближе узнали друг друга, кто есть кто – в смысле своеобразия своих почерков. Хоть это были и первокурсники, но пожаловаться не могу, уже тогда при внимательном чтении у многих обнаруживался не то чтобы совершенно свой, а все-таки чуть-чуть свой почерк.
И поэтому, чего всем было нельзя, одному было можно.
Ну вот, а теперь уже первая книга. Я бы сказал так: серьезная книга.
Баженову всегда было доступно точное и глубокое прочтение самых разных авторов – юмористов и сказочников, фантастов, сатириков, реалистов самого разного толка, книг классических, «гигантов», и тех рукописей своих товарищей, которые мы обсуждали в семинаре. Ничего не проходило у него мимо, и малая толика чего-то интересного, существенного сразу же привлекала его внимание (хороший признак; я не уставал говорить своим студентам, что, прежде чем научиться писать, надо уметь читать).
Ну, конечно, не может человеку нравиться все в одинаковой мере, так или иначе, а чему-то мы отдаем лишь должное, чему-то отдаем свое предпочтение.
И предпочтением Баженова была серьезность. Где серьезно, там для него и лучше всего.
Я, как человек, давно знающий автора, прочитавший едва ли не все, что им написано, могу подтвердить это еще одним наблюдением: Баженов, приступая к новой работе, может быть, даже не отдавая в этом себе отчета, всегда ставит перед собой задачу несколько больше тех возможностей, которыми он в это время обладает.
Это рискованно, но это опять-таки серьезный, я бы даже сказал – необходимый риск. Отрываться от самого себя реального, от того, какой ты есть и что ты действительно можешь, молодому писателю (и, наверное, не только молодому) нельзя, но приподниматься над собой необходимо. Ведь понятие таланта включает и эту сторону дела – назначение самому себе этой меры приподнятости.
У Баженова, между прочим, это как-то естественно входит во все то, о чем он пишет, и вот почему: потому что и герои его повестей, рассказов (и еще не опубликованного романа) тоже хотят быть выше того, что они есть сегодня, выше отнюдь не в смысле служебном или материальном, а духовно.
Если им трудно – они ни на кого не перекладывают трудов своей судьбы, а исполняют их сами и в самих себе ищут решения возникших проблем. И это не трагическое уединение одиночек, непонятых или непонятных личностей, навсегда ушедших в себя, – они продолжают общение с окружающим их миром и пополняют через это общение и свои силы и самих себя...
Мне думается, что предисловие, если оно не ставит перед собой литературоведческую задачу, должно лишь дополнять автора, сообщая читателю что-то, что заведомо останется за рамками его произведений, будь то биографические сведения или личные впечатления от прочитанного.
Поэтому пусть и несколько неожиданно, но я заканчиваю свое предисловие только одним напутствием читателю: отнеситесь к первой книге молодого автора серьезно.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.