– Сашка! Языка дернен! – успел я сказать Коробкову и нырнул, хватая за шиворот Левченко...

...И совсем не помню, как нас выволокли – всех четверых – на берег...

Это был сон или воспоминание, и длилось оно, как ночной поиск, полтора часа, а может быть, все это, происходящее со мной год назад, привиделось мне вновь в то мгновение, когда я открыл глаза, от дребезжащего долго и пронзительно телефона. гулкого и тревожного в пустоте ночного коридора.

Босиком пробежал я к аппарату и, ежась от холода, сорвал трубку, и бился в ней крик дежурного:

– Это ты, Жеглов?

– Нет. Шарапов слушает.

– Собирайтесь мигом: засаду в Марьиной роще перебили...

Жеглов спросонья не мог попасть ногой в сапог. закручивалась портянка, и он сиплым голо-JCOM негромко ругался, я натягивал ставшую тес-

ной и неудобной гимнастерку, ремень – на ходу, кепку – в руки, а под окном уже гудел, бибикал копытинский «фердинанд».

Копытин захлопнул своим рычагом за нами дверь, будто совком подгреб «ас с мостовой, и помчался с гулом и тарахтением по Сретенке.

– Что-о? – выдохнул Жеглов.

– Топоркова тяжело ранили, Соловьев, слава богу, цел остался. А боле я и сам ничего не знаю...

Завывая, «Фердинанд» повернул против движения на Колхозной площади, прорезал поток транспорта и помчался по Садовой к Самотеке, в сторону Марьиной рощи. Копытин тяжело сопел, Жеглов мрачно молчал и только у самого дома Верки-Модистки спросил:

– Свирскому доложили?

– Наверное, – пожал плечами Копытин. – Меня прямо из дежурки к вам послали, сказали, что Соловьев позвонил...

«Скорая помощь» уже увезла Топоркова, и, кроме тонкого ручейка почерневшей крови у двери, ничто не говорило о том, что здесь произошло час назад Верка-Модистка сидела в углу на стуле, оцепенев от ужаса, и только зябко куталась все время в линялый платок, будто в комнате стало невыносимо холодно. А здесь было очень душно – по лицу Соловьева катились капли пота, крупные, прозрачные, как стеклянные подвесочки на Веркиной люстре. Капли стекали на огромную красно-синюю ссадину под скулой, и Соловьев морщился от боли.

– Докладывай, – сказал Жеглов, и по тому, как он смотрел все время вниз, точно хотел убедиться в том, что сапоги, как всегда, блестят, и по голосу его, вдруг ставшему нанедачно-шершавым, я понял: он сильно недоволен Соловьевым.

– Значит, все было целый день спокойно, – заговорил Соловьев, и голос у него был все еще испуганный, как-то очень жалобно он говорил. – В двадцать два пятьдесят вдруг раздался стук в дверь, и я велел Вере впустить человека...

Соловьев передохнул, достал из кармана пачку «Казбека» и трясущимися руками закурил папиросу, а я почему-то невольно отметил, что нам на аттестат не дают «Казбек», а продается он только в коммерческих магазинах по сорок два рубля за пачку.

– Ох, просто вспомнить жутко! – сказал Соловьев, судорожно затягиваясь и осторожно поглаживая пальцами кровоподтек на щеке, но Жеглов оборвал его:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.