— Ладно, — сказал начальник разведки, наблюдавший всю гамму владевших Баландиным чувств, — вижу: понял. Тогда давай дальше. Высаживать вас придется с мотобота. Лучше бы с подлодки, но в наших условиях это — дохлое дело. У острова сплошные банки** и почти восьмиметровая высота приливной волны. В проливах, кроме того, сильнейшие глубинные течения. Прет, как в трубу. Ну, и мин они, конечно, набросали кругом. Так что лучше мотобота ничего не придумаешь. Осадка у него, как у корыта, пройдет, хоть по мелководью, хоть по минным полям. Ход, правда, маловат, но, как говорится, тише едешь — дальше будешь. Старшина бота предупрежден. Он, кстати, толковый мужик, так что ты в случае чего прислушивайся. Вот такие пироги. Есть вопросы?
___________
** Банка — отмель.
— Два. Связь и возвращение.
— Связь будешь поддерживать на волне 85. Но особенно не вылезай, засекут как миленького. Ну, а снимать — снимем. Бот будет ждать вас от нуля до четырех вот у этого мыска. Но четыре — это крайний срок. Нужно управиться пораньше. Здесь хоть и недалеко, но если вас обнаружат, пиши пропало. Пойдете на дно и «мама» сказать не успеете. Что еще?
— Все ясно, — ответил Баландин, хотя в тот момент еще не представлял, как можно одним наскоком уничтожить и самолеты и пушки.
— Тогда иди. Поспи, если можешь, а к тринадцати ноль-ноль чтоб как штык. Со всеми гавриками...
Спать, конечно, Баландин не лег. Не до сна было. Сидел, смолил цигарку за цигаркой, думал, прикидывал. Так и так вертел, а ясного плана не было.
Утром Баландин построил взвод. Сказал, что надо. Вызвались чуть ли не все. А кто не вызвался, на тех косо не смотрели. Тут дело такое — добровольное. Трудно было отбирать. Но отобрал. А на радиста глаза поднять боялся, хотя и понимал: ничего тут не поделаешь. И оттого родилась в душе неприязнь к человеку, которого не знал и не видел, и, когда тот пришел, Баландин встретил его хмуро и недоверчиво.
Новый радист был низкоросл и щупл. Защитная вылинявшая форма сидела на нем мешковато и нескладно, словно под ней было не живое человеческое тело, а муляж. Мятые погоны с засаленными лычками топорщились на плечах радиста как ненужные принадлежности, что вызвало особое недовольство Баландина.
«Куда с таким в тыл? — раздраженно подумал он. — Нянчайся с ним там...»
Сгоряча Баландин решил немедленно отправиться в штаб и со всей решительностью воспротивиться против такого назначения. Тем временем новенький снял с плеч ящик с рацией, аккуратно поставил его рядом с тумбочкой дневального и вскинул руку к пилотке:
— Товарищ старший лейтенант! Сержант Одинцов явился в ваше распоряжение!
— Явился — не запылился, — насмешливо откликнулся со своей койки наблюдавший за этой сценой Калинушкин. — Обмотки-то куда дел, пехота?
— Отставить, старшина! — оборвал Калинушкина Баландин.
При всей несимпатии, возникшей у него к новому радисту, он не мог позволить, чтобы так, во всеуслышание подрывали авторитет армии. К тому же Баландину неожиданно понравилась реакция сержанта на слова задиристого разведчика. Собственно, реакции никакой не было. Сержант словно бы не расслышал реплики, и эта его невозмутимость могла быть отражением некоторых ценных особенностей его характера.
«А он не так уж и прост, — подумал Баландин, чувствуя, как помаленьку улетучивается его недовольство. — Во всяком случае, на пустой крючок не клюнул».
— Располагайтесь, сержант, — сказал он. — Коек много, можете выбирать любую. Полчаса вам на все устройства, а потом поговорим о делах.
— Слушаюсь! — ответил радист и, подцепив с пола рацию, направился к дальней койке.
— Единоличничек, — тотчас же прокомментировал его действия Калинушкин. — Кулак тамбовский.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.