Пустынны и глухи северные моря. Ширококрылы льдистые ночи. Рыбачьи шхуны, кутаясь в туманы, как призраки скользят в свинцовых беспредельях. Уныло воет ветер в оснастке корабельной. В серых льдах тоскует глаз. Тоскует сердце в северных, задумчивых морях.
И в жарких краях, подожженных солнцем, плывут горячие, сверкающие дни. Смуглые океаны кутаются в шелка ветров. В корчах переплетаются экваториальное и индийское течения. Бумажные, промасленные фонари качаются над дверями кабаков. На затертых циновках в блаженном успокоении добрые люди отдыхают от трудового дня. Сладок накур кальяна и гашиша. Глазасты ночи, синие и просторные.
Кое - что и Андре видел на своем коротком веку. Годы странствований и для него не прошли бесследно.
Берега далекой Индии он знал, как свою родную лагуну 2). Порты от Берингова моря до Огненной Земли пьяный - он мог перечесть по пальцам, потому что бывал в них по нескольку раз. Пеструю гавань Сиднея он знал не менее хорошо, чем кабаки Уйтчапэля 3). Не было такого порта, где бы он не встречал препятствий.
Мир не так то уж велик, как выходило по рассказам старого Ака - Улу, никогда не выходившего за крайние хижины своей деревни. Ах, как красиво говорил старый жрец. Он знал много сказок. И слова в нем были запрятаны, как огонь в камень.
Пятнадцатилетним парнем увезли Андре из Южной Африки, из деревни Домереро Гаяна. Пять лет скитаний и бешеной борьбы за кусок хлеба не скрутили его мускулистой шеи. Побывав в южных и северных портах, он кое - чему успел научиться и теперь всякий раз безбоязненно смеялся, вспоминая хитрость Ака - Улу.
Андре был молод. Но он уже успел познать всю терпкую сладость пьянства и тайных пороков. В огромную глиняную кружку виски любил подсыпать перцу, соли, горчицы. Пил жадно и много. Глушил мысль. Пьяные сны в объятиях дешевой портовой красавицы всегда были такие сладкие.
Томительны месяцы и годы дальнего плавания. Веселы короткие, пьяные радости. И часто гроши, заработанные каторжным трудом, спускались в неделю в кругу голоштанных приятелей. Так жили все. Так жил и Андре.
Вечерний гул утихающей работы заметал порт. Взмахивая усталыми крыльями, возвращались на покой рыбачьи лодки. В полных корзинах ворошилась еще неуснувшая рыба. На горизонте петушиным гребешком качалось падающее солнце. В гавани свечами горели тысячи мачт. В частой оснастке мошками бились корабельные фонари.
В подвальном портовом кабачке «Звезда Востока» пьяно и угарно. За мраморными столиками пируют дети ночных улиц и моряки.
Тут можно видеть сухопарых английских матросов - лучших боксеров, суетливых, никогда не расстающихся со своими ножами - итальянцев и необщительных молчаливых норвежцев.
Андре в кругу собутыльников за столиком в углу. Плакал пьяными слезами и на плохом английском языке рассказывал о своей собачьей жизни. Больше двух месяцев он шляется без работы и никак не выбраться, из этого проклятого Триеста.
Хозяин - саженный детина с разбой ничьей рожей - командует за своей стойкой, как капитан с мостика. Прислуга мечется между столиками, едва успевая менять кружки.
Густо накурено.
На разных наречиях слышатся выкрики, разговор. В потоках густого, тяжелого говора серебряным ручьем звенит бойкая речь итальянцев. Как доской по тихой воде, хлопает забористая ругань северян.
Внимание всех было привлечено танцевавшей на столе красавицей Жозефиной, когда дверь с визгом распахнулась и во главе кучки отъявленных гуляк ввалился известный в гавани боксер Мак - Сики, только что возвратившийся из полугодового, плавания.
- Хау - ду - ю - ду 4), - громко приветствовал он всех.
- Браво.
- Еще виски сюда.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.