Комсомольск-на-Одере

— С самым надежным и старательным рабочим? — утвердительно спрашивает он.

И в комнатке появляется девчушка в спецовке и каске.

Инге Штоклоссер, 17 лет, член ССНМ, вчерашняя десятиклассница. («У нас с восьмого класса были «производственные дни» на ЭКО, а когда я кончала школу, пришли агитаторы... ну, в общем, инженеры, рабочие... Они так интересно говорили о заводе, что я решила пойти в училище».) Судя по интонации Инге, папа-экономист и мама-медсестра возражали против этого. («Вы знаете, уже нет. Скоро я получаю квалификацию, буду хорошо зарабатывать, собираюсь учиться на инженера».) Неужели же эти хрупкие ручки управляются с гудящим от напряжения, длиннющим полотном стали? («А у нас разделение труда! И мы ведь не только режем стальной лист. Например, наша бригада разработала новый метод соединения листов проката склейкой или при помощи синтетического канта. Это будет показано на очередной «ярмарке мастеров завтрашнего дня». Мы поедем в Лейпциг и сами будем экскурсоводами на выставке!..»)

Эберхард Дорст внимательно слушает свою воспитанницу и подытоживает:

— Как видите, цель такого молодежного объекта — это, скажем так: бесшовный переход от ученичества к высокой рабочей квалификации.

Вокруг длинного стола, за чашкой кофе, чинно сидели ученики нескольких профессиональных школ. Разговор у них тоже был профессиональный: какова доля теории и практики в занятиях, какие специальности можно получить в училищах, какова стипендия, как организовано свободное время... И хотя беседу вели молодые люди из двух разных стран, переводчика не требовалось: для всех родным языком был немецкий.

Вдруг пятерка гостей растерянно переглянулась. Они явно чего-то не понимали. А тот, кто говорил, тоже не мог взять в толк: что же тут неясно?

— Ну да, — повторил он, — ученики нашей школы отработали в общей сложности 500 часов на недавнем субботнике в честь Всемирного фестиваля...

— Объясни же им, что такое субботник! — мягко сказал замдиректора училища, секретарь школьной ячейки ССНМ.

Мы попали на эту встречу неожиданно, а если уж говорить откровенно, то сами напросились на нее. Ученики профессиональной школы ЭКО принимали у себя в тот день группу сверстников из ФРГ.

Это был интереснейший разговор — открытый, дружелюбный и очень дотошный. Западногерманские ребята — четверо юношей и девушка — рассказали, что на заводах в их стране ученик — наименее опытная и наиболее эксплуатируемая рабочая сила, что он не имеет права вступить в профсоюз, а значит, и права на 40-часовую рабочую неделю вместо 48-часовой, что вместо аккордной платы ученик с опозданием получает мизерную месячную премию и что теоретическим занятиям в заводских школах отведен лишь один день в неделю, а остальное время надо работать у станка наравне со взрослыми.

Они говорили об этом, как о чем-то раз и навсегда заведенном, а девушка сочувственно вздохнула: вот и у вас, в ГДР, как мы слышали, ученикам тоже приходится отстаивать смены в цехах...

И тогда им терпеливо начинали объяснять, что же такое молодежные объекты на ЭКО и во всей республике, и отчеркивали красным карандашом целые страницы в коллективном договоре комбината, посвященные рабочей молодежи, и кто-то притащил учебный план, из которого явствовало, что училище готовит для ЭКО не только металлургов, прокатчиков, электриков, но и специалистов по вычислительной технике.

— Значит, много теоретических занятий? — недоверчиво спросил рыжеватый паренек, для солидности попыхивая трубкой.

— Да, — сказали ему, — первый год — почти одна теория, последние полгода — исключительно практика.

— У нас наоборот, — продолжал он, словно все более изумляясь этой нелепости. — Я учусь в школе при телевизорном заводе и только на третьем году обучения узнаю кое-что из электротехники и электроники. А пока, раз знаний нет, дают самую примитивную работу да мастер гоняет за пивом.

Позже, когда мы шли через вереницу учебных помещений школы — слесарных, токарных, ремонтных мастерских и кабинетов счетных машин, физических лабораторий и классов под названием «Найди свои ошибки!», я сделал в блокноте заметку о той беседе: «Одно поколение немцев — две Германии».

Мне кажется, что расшифровки это уже не требует.

...Мы вышли из здания профшколы под вечер и с сожалением принялись перечислять все, что так и не успели увидеть на заводе и в городе. Они уже светились в спорых зимних сумерках: Эйзенхюттенштадт — неоном реклам и витрин, ЭКО — заревом домен.

На площади имени Германо-советской дружбы повизгивала детвора, гуляли пары. И стоял обелиск со звездочкой и русской надписью: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины».