И верно, стоит ли лезть в бутылку. Кто знает, чем все кончится. На этот вопрос ответит бригадир слесарей Павел Михайлов. Я жду его, за ним побежал Мишка. Иванов наконец причмокнул и сказал:
— Не волнуйся, старик! Жизнь продолжается.
Стучат на стыках рельсов скаты моста, однотонно похлопывают контакторы, порцию за порцией подает Игорь в бункера агломерат, окатыши. В работу включена наивысшая скорость, на какую способно человеческое мышление. В действии не два, как полагается, а четыре контроллера. Переключения точные, четкие.
Подошел Мишка, известил, что слесарь будет скоро. Я облегченно вздыхаю и стою, нетерпеливо поглядывая в сторону пролета. Летят минуты, а Павла нет и нет. Внутренней стороной кепки вытираю мокрое лицо. Злость на самого себя не проходит, хотя, кажется, моей вины в порыве нет ни грамма. Еще раз оглядываю зловещее место. Делаю это для собственной профилактики, наперед зная, что Михайлов проделает то же самое: по-хозяйски оглядит место аварии, а потом согнет трос и многозначительно скажет: «Тросик-то мог бы еще сменку-две походить. Не глубоко ли челюсти запустил?» Беру и я трос в руки, сгибаю; ежик ежиком. Порывов столько, что не только пальцем, но и воробью клюнуть некуда, все иголки да иголки. Облегченно вздыхаю. Действительно, нет здесь моей вины.
Наконец в пролете рудного двора замаячила фигура бригадира слесарей. Крепкий, мускулистый парень, сутулясь под тяжестью кувалды и сумки, наполненной до отказа ключами, шел ко мне на помощь.
Пашка для меня был всегда загадкой. Когда-то он, я и еще ряд парней ходили по цеху, как слепые котята. Нас страшил и яростный блеск металла, и всполохи, и ослепительный каскад звездчатых искр. Конечно, мы не улавливали ни жидкого, ни холодного, ни тягучего чугуна. Каждый выпуск оставался долгое время одинаков: бурлящий, огненный, зачарованный. Но Пашка смотрел на бушующий смерч другими глазами, чувствовалось, целый вихрь мыслей кружит ему голову, и трудно было определить, на что он решится в ту или иную минуту. Как «не казалось, он любил жить незамеченным, не реагировал бурно ни на похвалу, ни на обиду. И вдруг Пашка стал среди нас знаменитой личностью.
Случилось это так. Схлынула река металла, но из раскаленной летки, словно из жерла вулкана, стали вылетать багровые кусни. Первый горновой включил электропушку, но та, дойдя до летки, никак не могла плотно прикрыть ее. Повторные попытки безрезультатны. Теперь уже огненные куски летели с большой силой. Было ясно: первый горновой допустил просчет. Электропушку отвели в сторону. Кто-то из горновых крикнул: «Сгорел носок! Надо слесарей!»
— Я здесь! — отозвался Пашка. Но мастер, окинув его взглядом, побежал к телефону.
— За бригадиром... Не доверяет, — с обидой проговорил слесарь.
Давление в печи снизили. Горновые с нетерпением ждали бригадира. И тут парень решился. Он бы не смог потом рассказать, как, обжигаясь под обстрелом искр, отворачивал гайки носка пушки. Вокруг него бушевало пламя, но он действовал упрямо и ловко. Горновые, помогая, выполняли его короткие указания.
Когда прибежал бригадир, новый носок был поставлен. Слесарь, грязный, взмокший от пота, жадно пил воду. Горновые с благодарностью поглядывали в его сторону. Всем было ясно, что Пашка сделал большое дело — предотвратил простой печи.
— Извини, парень, думал, тебе не под силу такое. Спасибо! — сказал мастер. Потом к Пашке подошел Корпусной, невысокого роста старший горновой. Смерил он снизу вверх плечистую фигуру Пашки и сказал почтительно:
— Хорошо, хлопец! Умно действовал.
Пашку смущала столь торжественная процедура. Не привык он к почестям. Застенчивый от природы, он опустил в землю свои серые глаза, и казалось, вот-вот не выдержит, убежит куда-нибудь от этих похвал. Я стоял рядом, тоже удивлялся. Вот вам и Пашка! Пойди да разгадай, что у него там под брезентовой робой. С виду тихонький, покладистый. А в душе удаль, отвага.
— Наконец-то, — выпалил я, когда Михайлов подошел вплотную к грейферу. Сбросив с плеча кувалду и сумку, он зло выругался:
— ...Погодка, черт ее задери, дышать нечем!
Я с затаенным беспокойством ждал его вывода, а Пашка с надменной медлительностью гнул туда-сюда трос. Износ был такой, что аж сама сердцевина проглядывалась.
— Да-а, — вымолвил бригадир, — перестарались, голубчики! Тросы следовало еще вчера сменить.
— Сменить... Легко сказать. А домны кто грузить станет?
— А что делать? Если ты бог, подскажи.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.