— Я помираю, — говорю я как можно страдательнее. — А ты читай, читай.
— Нешто помрешь?
— Конечно, — подтверждаю я.
— И варенья не поешь?
Я раздумываю, выжидаю, соплю.
— Айда, вставай. Поспеешь.
Она намазывает булку вареньем, а я в самую щелочку подглядываю за ней.
— Помер никак, сама и съем.
— Ладно уж, в другой раз поспею, — соглашаюсь я.
Я жую, а бабка Луша уже снова читает, и родинка ползает по ее щеке, как бескрылая пчела.
— Ох, старинно, — вздыхает, — у тебя, гляди, невеста будет, вызнаешь. Выкрадут сердце-то.
И отчего-то это звучит так неизбежно, так потрясает мое хрупкое существо, что я затворяю покрепче глаза и даю слово не быть никогда взрослым, чтобы старинные невесты не выкрали моего бедного колотящегося сердца.
Лыжня уводит далеко к ослепительному берегу реки. Он горит на солнце, точно чисто вырезанный айсберг. Его свет кажется странным.
Морозно, хрустко, безветренно.
Когда-то я здесь уже был, на этой самой лыжне. По крайней мере осталось смутное воспоминание, глоток свежести, глоток ясности. Вот и сердце вздрогнуло.
Моя спутница бежит впереди, и снег едва вихрится за ней сухой сахарной пылью. Она и не оглядывается на меня, словно совсем забылась перед сиянием высокого берега. Ее притягивает он, будто бы отступающий все дальше и дальше, и она гонится за ним, собранная, как звенящая пружина. Толчок, еще толчок...
И когда она научилась так ловко работать лыжами, и подросла незаметно — просто с горы покатился ком снега, а у подножия остановилась девушка и сказала:
— А спорим, ты меня не догонишь!
«Рыженькая бестия», — только и подумал я.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.