— Обратил внимание? Он уже не портье.
— А нам не все ли равно? Память же у него блокирована.
— Смотря какая память.
Не сказав больше ни слова, мы вернулись к себе. Легли — не хотелось будить ребят. А думали, вероятно, о том же: слишком уж знакомо приоткрывалась завеса будущего. Парижский отель «Омон», где розовые «облака» показали нам самую страшную из своих моделей — модель воспоминаний гестаповца Ланге и его агента Этьена. Мы, живые, прошли сквозь эту гофманиаду, искромсав и сломав ее. В реальной жизни Этьен повесился, здесь он преуспевает. Конечно, он не сохранил памяти своего земного предшественника, и встреча с ним нам ничем не грозит. А если? Не преднамеренна ли эта встреча, не подготовила ли ее чужая воля, как и все наше путешествие в никуда?
Мысль об этом не покидала меня до отъезда, мы расстались с «Сердцем пустыни», когда еще не забрезжил рассвет. Я так и не сомкнул глаз, а потом — двухчасовое путешествие вверх по реке, долгий пешеходный маршрут по лесу, где Джемс шел, ни разу не запутавшись в подозрительно схожих тропках, пока мы не вышли на просеку. Здесь пролегала дорога, по которой разъезжали полицейские и омнибусы.
Омнибус еще не подошел, а «быки» уже давно скрылись из виду.
— В Канаде тоже конная полиция на дорогах,— сказал Мартин.
— Не такая.
— Полиция везде полиция.
— Это фашистская,— убежденно произнес Толька.— Серые эсэсовцы.
— Может быть, действительно смоделирован фашистский режим...— подумал вслух я.
Зернов не согласился.
— Не следует механически переносить привычные социальные категории,— сказал он.— Фашизм — это порождение определенных экономических условий и политической ситуации. А здесь скорее что-то вроде диктатуры гаитянского божка Дювалье с его тонтон-макутами.
Тут только я вспомнил о присутствии Джемса — все о нем забыли, говорили по-английски. А он, конечно, и половины не понял. Но стоило поглядеть на него в эти минуты — такое жадное внимание светилось в глазах его, такое пылкое желание понять, вобрать в себя все услышанное, стать как бы вровень с нами, что сразу исчезла и напускная его серьезность и мальчишеская игра в «отца-командира».
Разговор оборвали: издалека донесся металлический звон и лязг, сквозь них пробивался дробный стук копыт, подкованных толстым железом — такие подковы, должно быть, и увечили без того уже изувеченную дорогу. Джемс вскочил: «Собирайте рюкзаки, тушите костер. Омнибус!» Выбежал на проселок с криком, издревле останавливавшим дилижансы, воспетые Андерсеном и Диккенсом.
То, что мы увидели, поразило нас. Дилижанс оказался обыкновенным автобусом, облупленным и запыленным, с двойными колесами на стертых резиновых шинах, но запряженный шестеркой рослых лошадей цугом. На передке, не совсем обычном для автобуса, восседал кучер с длинным, похожим на удочку бичом — единственной диккенсовской деталью в этой смеси времен и транспортной техники. Истошный вопль Джемса заставил кучера придержать лошадей — громадина дрогнула и остановилась.
Интересно, что в Москве или Париже мы не назвали бы ее громадиной: любой городской автобус воспринимаешь повсюду как норму уличного движения. Но здесь, в лошадиной упряжке с двумя гигантскими оглоблями, он показался нам чудовищных размеров каретой. Однако делиться впечатлениями было некогда: мы втащили рюкзаки в открытую без пневматики дверь: кондуктор-негр оторвал нам розовые талончики и равнодушно отвернулся к окну. Больше никто не взглянул на нас, бич свистнул, и лес за окном потянулся назад.
Внутри омнибус, насколько позволяли разглядеть две оплывшие свечи в закопченных стеклянных фонарях в голове и хвосте вагона, выглядел даже не двоюродным братом, а прадедом европейских автобусов. Только пассажиры были похожи: бородатые парни в джинсах и шортах, девчата с короткой стрижкой, полу обнявшиеся парочки. Впереди кто-то бренчал на гитаре, доносился мотив знакомой французской песенки, кто-то смеялся, кто-то спал.
Я тоже попытался заснуть, измученный долгим и трудным походом, но каждый раз просыпался, когда вагон жестоко встряхивало на ухабах. И каждый раз в открытое окно доносился свист бича, мерный стук копыт и тяжелое нонское дыхание, а сверху мигала незнакомая мне россыпь звезд...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Заслуженный мастер спорта, чемпион СССР Виктор Арбеков рассказал корреспонденту «Смены» Б. Смирнову о себе и о своей спортивной профессии.