Чернушка

— Петр Симкин тоже хотел, а трактор-то мне дали... Вроде лучше работаю.

Тут его взгляд упал на Чернушку, которая после истории с крупчаткой паслась не за домом, а в огороде. Он посмотрел на нее и увидел, что за месяц телка выросла, рыжая шерсть сделалась яростной, настырной, словно бока Чернушки охватило жаркое пламя; блестели выпуклые, отдельные глаза с длинными иностранными ресницами, и уже вершилось чудо — вразнотык торчали острые рога, то есть один тянулся в небо, а другой заворачивался колобом к кудрявой челке на лбу.

— Клавдия, а Клавдия, — сказал Рафаил, — давай-ка отпустим в стадо Чернушку. Даже человеку выговор через год сымают, может, и Чернушка исправилась...

— Давай, Рафаил! Вечером этого же дня в доме Колобковых сидел пастух Сидор, смотрел на хозяев и туда-сюда вертел левой рукой: какая-то странная болезнь была у Сидора, от которой он никак не мог остановить левую руку. Затихала она только тогда, когда Сидор спал, а в остальное время суток рука отплясывала суматошный танец. Пастух молча выпил три стакана чаю, перевернул стакан вверх дном, показывая, что напился, и сказал:

— Тама война, тута война, здеся война... Мне от директора восьмилетки, окромя денег и молока, прочитанна газета полагается, так я всегда при последних известиях...

— Это так, Сидор Иванович, — согласился Рафаил, — это, конечно...

— Может, еще чего поедите, Сидор Иванович? — забеспокоилась Клавдия. — Может, сметанки или творожку...

— Нам сметанка ни к чему... Так вот и говорю: Бонн бряцат оружием, империалисты напали опять же... Ну каждый день чего-нибудь! Только по понедельникам тихо: в этот день газеты нет.

— Хорошо! — решительно сказала Клавдия. — Полтора литра молока и пять рублей...

— Пять рублей сразу или частями?

— Сразу три рубля...

— Ну ладно! Попасу я вашу телку. То исть попробую...

Сидор попробовал, и вот тут-то и выяснилось, что Чернушка убегать не собирается. Рафаил и Клавдия об этом узнали, конечно, от Сидорова подпаска Кольки.

— Самая смирная телка в стаде, — сказал он. — Вы не думайте, тетка Клава, что Сидор сам пасет ее, он только газеты читат. А с Чернушкой и работы нету: ходит себе да веселится.

Так оно и было. Оказавшись в стаде. Чернушка повеселела и успокоилась, за какую-то неделю научилась сама уходить из дому и возвращаться, призывно трубила, когда Сидор с Колькой опаздывали, и очень подружилась со взрослыми коровами. Одним словом, Чернушка стала такой образцовой, что дней через десять Рафаил, повстречав деда Крылова, сказал:

— Чернушка-то, а!

— Ничего не «а»! — с достоинством ответил дед Крылов. — Ты, Рафаил, жди, что она себя покажет...

— Вот еще!

— Покажет, покажет...

Дед Крылов был прав. На двенадцатый день пребывания Чернушки в стаде в деревне случился переполох. Солнце уже клонилось к Оби, река была уже розовой, как клюквенный кисель, уже участковый уполномоченный Анискин прошел на вечернее купание, а коровы с пастбища не возвращались. Обеспокоенные женщины, как часовые, стояли у ворот, застив глаза ладонями от низкого солнца, глядели на дорогу, но напрасно. Полчаса, час прошел — коров не было...