Очевидно, причина того, что Гусева можно принять за «сухаря», — в манере его поведения. Гусев никогда не выражает своих чувств, он не способен закатить истерику, гневаться, он защищен броней иронии; Собственно, так же защищался Алексей Журбин, да и Борис Бородин не был склонен к проявлениям чувств.

— Еще когда я работал над «Большой семьей», Хейфиц говорил о том, что мое поколение — а мои современные герои всегда были моими ровесниками — склонно к сдержанности, иронической улыбкой или интонацией прикрывая льющуюся через край радость, молчанием — горе. Эмоции спрятаны. Но сдержанность — не бесчувственность.

Эта современная манера поведения и по-человечески и по-актерски близка Баталову.

Лишь одну роль Баталов играл по-другому — Павла Власова в фильме Марка Донского «Мать».

Говоря об этом фильме, кинематографисты обычно вспоминают картину Пудовкина двадцатых годов, в которой Павла играл замечательный артист МХАТа Николай Баталов (дядя Алексея). Пудовкин в силу хотя бы того, что его фильм был немым, не мог следовать буквально за течением романа. В романе у Павла огромнейшие монологи, которые надо произносить открыто, страстно. Донской постарался сохранить форму романа, и от темпераментных речей героя Баталову было не уйти. Но, главное, режиссер заставлял Баталова играть в несвойственной ему манере — резко, форсируя накал эмоций. Таков режиссерский стиль Марка Донского. При другом авторском решении фильма Павла Власова можно было бы сыграть иначе — в плане, близком творческой манере Баталова, сыграть как человека внешне сдержанного, с душой, горящей идеей борьбы, идеей революции, до конца ей преданного.

Произведение, которое Алексей Баталов выбрал для своего режиссерского дебюта в кино, тоже на первый взгляд может показаться далеким от всего того, что он делал раньше. «Шинель» Гоголя... Что общего между несчастным Акакием Акакиевичем и Павлом Власовым или Дмитрием Гусевым?

— От пушкинского «Станционного смотрителя» к Макару Девушкину Достоевского тянется одна нить — любви, сострадания к человеку. «Шинель» где-то посередине между двумя точками. «Все мы вышли из гоголевской «Шинели» — это сказано Достоевским не зря. Герой «Шинели» — жалкая, омерзительная личность. В черновиках у Гоголя подчеркивается, что он был и физически противен. Но «Шинель» — великое произведение, потому что Гоголь вложил в образ ничтожнейшего Акакия Акакиевича великую идею любви к человеку.

Фильм прошел у нас почти незамеченным, вызвав даже некоторое недоумение: «Баталов поставил «Шинель» — странно и непонятно, зачем?..» Да и сам Баталов говорит, что фильм для него остался «в душе неоконченным», и, «если бы у режиссеров была возможность возвращаться к уже снятым фильмам, как у писателей к уже изданным книгам, он теперь обязательно завершил бы «Шинель».

Несколько лет назад Баталов в ответ на стереотипный вопрос о творческих планах сказал:

— Я постараюсь никогда не играть пустых ролей и не ставить «пустых» сценариев. Только то, что глубоко, и современно, и интересно нам, людям середины XX века...

Последняя моя работа — постановка «Трех толстяков» и роль гимнаста Тибула. «Три толстяка» Юрия Олеши — это чудесная революционная сказка, которая привлекает чистотой души, верой в чудеса.

На художественном совете по сценарию Хейфиц сказал однажды, что детские фильмы надо делать так, чтобы ребенку не стыдно было прийти в кино со своими родителями. Пожалуй, это главное, к чему стремились все, кто работал над нашим фильмом. Конечно, нам не хотелось опошлять сказку упрощением, но вместе с тем не хотелось ставить «Трех толстяков» по-взрослому, или, точнее, для взрослых.

Помимо симпатии к Олеше, было и еще одно обстоятельство, ради которого Баталов взялся именно за эту экранизацию: «Три толстяка» можно поставить с обилием трюков, в цвете, на широком экране, с музыкой, с массовками, с участием детей и зверей. Словом, если не искать легкого пути, то это для режиссера испытание на профессиональную прочность, так как степень трудности такой постановки очень высока. И не только в смысле техники съемки. Проблема экранизации, перенесения на экран литературного произведения в этом случае тоже должна решаться особо. Писатель может себе позволить применить любую метафору, любой образ, но попробуйте впрямую «перевести» эту метафору на язык экрана — получится грубо, фальшиво.

Можно спорить о том, насколько удалось режиссеру решить поставленные перед самим собой задачи. Но в нашу задачу это сейчас не входит. Для нас интересно то, что, раскрывшись в этой работе по-новому, с профессионально режиссерской стороны, Баталов остается прежним, непоколебимо верным своим творческим принципам — работать только с полной отдачей.

— Сейчас я целиком занят Львом Толстым. Режиссер Владимир Венгеров собирается экранизировать «Живой труп», и я готов к роли Феди Протасова. О постановке говорить пока не могу. Читаю Толстого. Удивляюсь его умению отдавать пьесе живую речь. Послушайте, как говорит Протасов с Сашей; сестрой жены: «...Но на моем месте, если бы ты, милая, чуткая девочка, была бы, как ни странно это сказать, — на моем месте, ты бы наверно, сделала то, что я, то есть ушла бы... И лучше я ничего не могу сделать, и не вернусь, и дам им свободу, и так и скажи. И не говори, и не говори, и прощай…» В этих повторах, в косноязычии, которое живую речь отличает от приглаженной книжной, есть точная интонация душевного смятения. Мне кажется, что характер Феди Протасова дает огромные возможности для раскрытия темы нравственного совершенствования человека.

В будущем мне, конечно, хочется ставить самому — по-прежнему хочется доделать «Шинель», снять фильм о нашей жизни, если найду сценарий, в котором будет то, чем мы сегодня живем. Я могу снова повторить, что постараюсь никогда не встречаться с работой, которую не в силах буду полюбить.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.