— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил связник.

— Если б не понимала...

— Родину, значит, продаешь?

Связнику было семнадцать лет. Он поднялся со стула и ударил Крысю по щеке, а потом плюнул себе под ноги и сказал:

— Эх ты!.. Паршивая немецкая подстилка!..

Когда об этом узнал Седой, он очень разозлился, но к Крысе не пошел, потому что не знал, как она теперь его встретит. А она ждала. А потом ждать перестала. День она стала ненавидеть: ей казалось, что днем ее должны убить за измену. Она днем ждала ночи. К ней приходил Курт, и Богданов слышал, как они по ночам тихонько говорили, или говорил только один немец, успокаивал ее, плачущую, или тихонько, под утро, смеялась она странным, вибрирующим смехом, даже и не поймешь сразу: плачет она или это истерика у нее такая.

Степан подолгу слушал, как они шептались, и чем дальше, тем точней у него создавалось впечатление, что говорят они, словно дети, и любят друг друга этой исчезнувшей в годы войны чистой детской любовью, где идет все не от желания забыться, а от того ушедшего в небытие мира, когда люди относились к любви не как к инструменту забвения — вроде водки или морфия, а когда любовь была высоким чувством, понятным детям, мудрецам и обреченным на смерть.

Однажды Богданов сидел с Колей за чаем. Было еще не поздно, до комендантского часа осталось минут сорок. Хотя у Коли был аусвайс и ночной пропуск, все равно он возвращался домой и от Богданова и с других явок засветло, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Крыся была на кухне. Она мыла посуду. Когда распахнулась дверь в дом, Степан, как на шарнирах, обернулся, а Коля продолжал сидеть в прежней позе, чуть склонившись над своей чашкой.

«Надо будет ему сказать, — подумал он, — что нельзя так вертеться. Резкие движения — могильщики разведчика даже в движениях ума».

На пороге стоял немец. Это был Курт.

— Здравствуйте, панове, — сказал он на ломаном польском и прошел в кухню.

Они начали быстро о чем-то говорить. Вернее, говорил Курт, а Крыся изредка спрашивала его о чем-то. Потом они надолго замолчали.

Богданов кивнул головой на кухню и шепнул:

— Ишь, Монтекки и Капулетти.

— Тш-шш, — приложил Коля палец к губам. Коля все время прислушивался к разговору.

Немца переводили в Германию, он не хотел уезжать.

«Немец был бы нам очень кстати, — подумал Коля, — только этот какой-то раззява. От него, как от козла молока».

А потом немец заплакал. Было слышно, как жалобно он плачет, по-детски всхлипывая. Крыся утешала его, что-то быстрое шептала ему, а он всхлипывал и мешал немецкие и польские слова.

— Ну что же делать, — шептала Крыся, — что же делать, значит, не судьба нам, значит, не судьба.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 19
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.