— Скажинский! — зло крикнул тот.

— Ладно, пусть будет по-вашему. А пока послушайте, пан Скажинский, одну историю криминального характера.

— Если это не отнимет много времени.

— Во время войны зверствами и грабежами прославился эсэсовец Шуллер, немец польского происхождения. Красная Армия наступала так стремительно, что он не успел убежать и со всем награбленным добром укрылся в Бжезинах. Он изменил свою внешность и превратился в Скажинского. Годы шли, и Шуллер-Скажинский...

— Я не Шуллер! — крикнул Снажинский.

— ...почувствовал себя в безопасности и начал потихоньку распродавать награбленное добро. Он нашел себе посредников — Бутылло и Рикерта. Шуллер не знал, что доктор Крыжановский написал воспоминания. Отрывок из мемуаров попал на глаза Бутылло и Шуллеру. Они узнали, что солонка и серебряный нож, проданные Рикерту, стоят больших денег. Несколько раньше Шуллер продал через Рикерта палисандровую трость, с которой он когда-то разгуливал по гетто. Трость купил один журналист. Она заинтересовала журналиста, и он решил выяснить ее историю. Отправился к магистру Рикерту. Как раз в тот день магистра хоронили. В это время в квартире покойного хозяйничал пан Бутылло: искал серебряный нож и золоченую солонку. Найти их было невозможно: они были проданы. Бутылло пригласил журналиста войти: а вдруг он окажется покупателем ножа или солонки? Услышав, что речь идет о палисандровой тросточке, он выпроводил гостя. Узнав от Бутылло о визите журналиста, намеревающегося описать историю трости, Шуллер почувствовал себя в опасности и в тот же день под маской реквизитора киностудии позвонил журналисту и предложил продать трость. Тот отказался, при этом он подчеркнул, что его очень интересует история трости и имена ее бывших владельцев. От страха Шуллер потерял голову. А когда на следующий день Бутылло рассказал Шуллеру, что к нему заезжал журналист, интересовавшийся историей трости, тот перепугался еще больше. Бутылло потребовал, чтобы Шуллер ответил на два вопроса. Во-первых: почему он должен молчать о судьбе трости? Во-вторых: почему все вещи, получаемые от него, оказываются подозрительного происхождения? Эти вопросы сыграли роковую роль в судьбе Бутылло. Шуллеру удалось уговорить Бутылло потерпеть до завтра. Бутылло вернулся домой, а Шуллер поехал за ним. Оставив машину в лесу, он вошел в виллу и сказал, что хочет ответить на вопросы. Закурил, бросил на ковер спичку. Бутылло нагнулся за ней, и тогда Шуллер убил его штыком...

— Вы ненормальный, — сказал Скажинский.

— Убийство пани Бутылло являлось логическим следствием убийства ее мужа. Она подсознательно чувствовала, что смерть мужа каким-то образом связана с особой Шуллера. Она попыталась выспросить его — он придумал для нее очередную невразумительную байку, но прекрасно понимал, что прозвучала она туманно и пани Бутылло вряд ли довольна его объяснениями; он дождался момента, когда она осталась одна, неслышно прокрался в дом и убил ее. Шуллер чувствовал себя в относительной безопасности. Он был убежден, что милиция поведет следствие по банальному пути и будет подозревать любовника пани Бутылло. Так оно и случилось. Кроме следов машины Шуллера, в руках милиции не было других улик. Пойди они путем, предложенным журналистом, и займись они прошлым людей, связанных с Рикертом и Бутылло, им очень скоро удалось бы напасть на след преступника. Ибо от прошлого не уйти, а в прошлом, до 1945 года, никакого Скажинского не было, а был Шуллер, сын немецкого часовщика из Лодзи. Репортер Кобылинский, приехавший к Скажинскому с вопросом, не знает ли он человека, продающего старинные вещи через посредника, тоже был убит. Ночью эсэсовец вывез труп на машине и спустил в реку...

Генрик умолк, закурил сигарету и взглянул на Снажинского, желая видеть на его лице следы растерянности и страха. Но Скажинский улыбался.

— Вы рассказали мне удивительно интересную историю, — сказал он, и Генрику показалось, будто в голосе Снажинского сквозит симпатия к нему. — Однако временами мне было неприятно слушать, потому что вы то и дело путали мою фамилию с фамилией Шуллера. Я уверен, что история эта правдива. Убийцей был эсэсовец Шуллер. И настоятельно советую вам, дорогой редактор, ищите Шуллера! Мне жаль вас огорчать, но я не Шуллер. Я Скажинский и всегда, с самого рождения, был Скажинским. Я родился в той самой деревне, куда мы держали путь, и здесь меня знает каждый крестьянин.

Они услышали стук колес: к ним приближалась телега. Розанна зашла за дерево, чтобы крестьянин не видел пистолета в ее руке. Телега проезжала мимо Генрика и Скажинского, которые со стороны казались мирно беседующими приятелями.

— День добрый. — Крестьянин поклонился Скажинскому.

— День добрый, Феликсяк, — ответствовал тот. Генрик сделал Розанне знак, чтобы она присмотрела за Скажинским, а сам подошел к телеге.

— Простите, — обратился Генрик к крестьянину, — я хотел бы вас кое о чем спросить.

Крестьянин остановил лошадей.

— Спросить? Ну, спрашивайте.

— Этот пан утверждает, что он здешний, из ваших мест, что жил здесь еще до войны. А мне что-то не верится: он на деревенского не похож.

— Сейчас-то он городской, а раньше жил в деревне и родился здесь. Мы с ним вместе в школу ходили. А теперь он городской.

Скажинский подошел к телеге, поздоровался за руку, иронически поглядывая на Розанну. Девушка спрятала пистолет в сумку.

— Машину себе купил, — с завистью сказал Феликсяк.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• …
• 18
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.