«Если бы была жива мать! Тогда хоть кто-нибудь верил бы мне, беспокоился бы обо мне. Был четверг... Четверг? Да... Я пришел из школы, а она уже лежала с высокой температурой
Стонала. Она едва взглянула на меня, словно земля давила ей на веки.
— Сынок, беги к Урсулине, попроси прийти... Плохо мне, вот здесь болит и...
Я не дослушал, помчался вверх по лестницам й все повторял, что мать не должна умереть, не должна! Как я буду жить без нее? Я словно предчувствовал, что меня ожидало. Потом я ухватился за подол тети Урсулины и потянул изо всех сил.
— Тетя, пойдемте скорей! Мама зовет. Она заболела.
— Иду, иду... Только вот дам маленькому соску. Ему бы хорошо молока, да только какое молоко у голодной матери...
Ребенок, которого она держала на руках, был пятым. Мы спустились к нам в комнату.
— Урсулина... Если я умру, возьми Хуанчо к себе... Он единственное, что я тебе оставляю. Береги его... Береги. Ох! Боже мой...
Больше я ничего не услышал. Смерть ждала последних слов матери и нанесла свой удар, а я стал членом нищей, многодетной семьи тети Урсулины. Я прибавил ей забот, расходов и горечи, но зато помогал нянчить детей и бегал за покупками. С раннего утра я отправлялся продавать пончики. Ветер пронизывал мое тело, едва прикрытое рваным тряпьем. Как шарик, я скатывался с холма в город, и запах горячих пончиков, лежавших в корзине на голове, будоражил желудок. Каждый день я слышал суровые наставления тетки:
— У тебя пятьдесят пончиков. Домой ты принесешь пятьдесят лочей, двадцать пять полуреалов. Старайся продать все, тогда можно будет поесть.
— Двадцать пять полуреалов, — повторял я, — двадцать пять реалов, двенадцать с половиной реалов, шесть боливаров с одним реалом...
Мужчины, идущие на работу, ночные бездельники, возвращавшиеся домой, женщины, спешившие с сумками на базар, и другие женщины, уже возвращавшиеся оттуда...
— Купите пончик, еще купите, еще...
Я считал: один, два, три, четыре, десять... Если бы я мог продать все! Если бы хоть раз я мог принести домой двадцать пять полуреалов! Тогда бы я увидел улыбку на лице тети. Но нет, снова осталось пятнадцать холодных, зачерствевших пончиков. Тетя считала деньги и пончики.
— Тридцать лочей, пятнадцать полуреалов... А где же еще пять? Куда ты дел их?
— Я не брал, тетя. Наверное, кто-то обманул меня...
— Ты идешь по дурной дорожке! Если не исправишься, станешь вором. Сегодня ты ляжешь спать без еды. Советую подумать, стоит ли брать чужое. Я всегда была бедной, но честной.
Так впервые я услышал слово «вор». Я смотрел на портрет матери, висевший над кроватью, и думал: «Почему умерла она, а не тетка?» Затем гнал эту мысль прочь. Ведь тогда было бы пятеро детей у нашего бедного очага и моя больная мама.
Прошло несколько лет. Я работал в механическом цехе, протирая все, на что садилась пыль. Однажды помощник механика украл инструменты, а я увидел это и все рассказал администрации. Меня вызвали давать показания, но доказать, что это сделал он, я не смог, и на меня стали косо поглядывать. И снова тетя говорила:
— Я так и знала. Я ведь предупреждала тебя, потому что сама я всегда была бедной, но честной. Как бы переживала твоя мать, если бы была жива!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
(Исповедь американского шпиона)