Жила-была девушка в Перте

– На Сан-Бенито асфальт не очень твердый, – сказал я.

– Попробуем в переулке?

– А там он жестче, чем тот, где я стукнулся.

– Ну, дело твое.

Мы оба уже очень устали, но мне казалось, что нужно оправдать свое упорство, и я сказал:

– Давай-ка здесь.

Брат поднял меня за ноги на полметра, и все уже было готово, чтобы меня уронить, когда вдруг на крыльцо вышла мать с банной простокваши в руках.

– Он! – сказал брат.

Надо было решать – сейчас или никогда – и я сказал:

– Давай!

Я был готов на все, лишь бы вспомнить тот стих, но брат так и не отпустил меня.

– Зачем ты его так держишь? – спросила мать.

– Да так, гимнастикой занимаемся, – отвечал брат. – Мы по очереди.

Он аккуратно опустил меня на землю, а потом я поднял его за ноги. Мне вдруг пришло в голову, что его можно отпустить, но я подумал и решил, что не стоит.

– Идите есть простоквашу, – сказала мать.

Я тихонько опустил его, потом мы поднялись на крыльцо и стали есть простоквашу. Она была очень вкусная и, можно сказать, давала ощущение, что ты живешь, и было очень здорово это сознавать.

Одна из моих сестер уселась за пианино, а другая стала петь. Мы сидели, и слушали, и смотрели по сторонам, а потом на небо, усыпанное звездами. Наверное, это было немножко глупо, дом наш самый обыкновенный, стены оклеены обоями, и вокруг люди, как мы, но что было делать? Простокваша была замечательная. И в воздухе было что-то такое удивительное, а небо казалось гораздо лучше, чем счет в банке.

Потом сестры вышли на крыльцо. Мы сидели, смеялись и шутили. Мне было хорошо, но я все время чувствовал, что теряю свое упорство, а его я не мог позволить себе потерять. Через час мы вошли в дверь и заперли ее на ночь.

Брат уронил меня вниз головой на кровать, и я долго подпрыгивал на пружинном матраце. Стих я так и не вспомнил. А потом я уронил брата, и он тоже подпрыгивал.

Стих я все-таки написал потом и даже послал, но не выиграл.