«Тихий океан. До востребования…»

– Нет, Михайловна, ну пойми,

Вот она, Иматра – плавучий город.

нет у меня ни одной свободной бочки.

– Как же быть!

– А так, как мне из Петропавловска советуют, – хитро улыбается Серьга, – подсчитайте неиспользованные возможности, изыщите внутренние резервы и пересмотрите свои обязательства...

– Страшное это дело, когда тары не хватает, – говорил нам чуть позже Серьга. – Привозят рыбаки полные трюмы, а нам принимать не во что. И тогда гибнет селедка, гибнет труд человека.

Узнав, что мы разыскиваем «Ки-чигу», Серьга разводит руками:

– Ушел Кривошеее в океан, на лов. Придется вам подождать попутного судна. А пока посмотрите нашу жизнь.

Жизнь в Иматре, как и в каждом промышленном городе, начинается рано. Утром нас разбудили требовательные гудки пришедших с моря рыболовецких судов, визг лебедок, опускавших в трюмы плавучих баз бочки с селедкой и вытаскивавших оттуда мешки с солью.

Вместе с нашим гостеприимным хозяином Владиславом Степановым, третьим штурманом плавбазы «Ламут», к которому Серьга определил нас на ночлег, мы отправляемся на рыбозавод. Впрочем, идти нам недалеко. Простучав каблуками по крутым трапам, а говоря по-сухопутному, спустившись с третьего этажа на первый, мы оказались на палубе. Мощные судовые лебедки проносят над нами огромные гроздья стокилограммовых бочек. Молодые парни в клеенчатых робах ловко приземляют их на палубу. И вот уже бочки на чешуйчатой спине конвейера. На другом его конце бочки словно по команде опрокидываются, выплескивая на ленту транспортера блестящий поток селедки.

Мы стоим около истоков этой сельдяной реки и думаем о ее удивительной судьбе. Беря свое начало здесь, в этой далекой северной бухте, она растекается затем по всей стране. Шутка ли: в прошлом году Камчатка дала более трехсот миллионов килограммов рыбы!

В тот день сельдяная экспедиция должна была завершить годовой план. И вдруг у Володи Дроздова, тоненького паренька со Львовщины, случилась беда. Качнулся «Ламут» на бог весть откуда взявшейся волне, и выплеснулся рассол, или тузлук, как здесь его называют, из ванн на палубу. А сельдяная река течет – ее не остановишь. Пока Володя в спешке готовил новый тузлук, бегал за солью, искал куда-то запропастившийся ареометр, чтобы определить крепость рассола, шестьдесят бочек сельди ушло в брак: непросоленная селедка долго не проживет. И Володя полез в трюм. Он переворочал десятки бочек, а потом, сбивая в кровь руки, вскрывал эти злосчастные бочки и доливал в каждую из них рассол.

На другом «берегу» сельдяной реки мы познакомились с бондарем Николаем Сеймовым. Есть и, к сожалению, наверное, еще долго просуществует здесь эта древняя профессия. В тот напряженный день напарник Свинова вывихнул руку, и Николай весь день за себя и за товарища колотил и колотил по днищам и ржавым обручам, сбивая бочки, которых так ждала вся плавбаза. Две тысячи бочек упаковал он в ту смену.

А в середине дня случилось то, о чем накануне говорил нам Серьга. Встал конвейер: на «Ламуте» кончились бочки.

– Эй, на палубе! – крикнул кто-то снизу, из цеха обработки. – Чего заснули?

Там, в трюме, еще не знали, что здесь, на палубе, уже не осталось ни одной бочки.

Заведующий производством помчался на «Вулкане» к Серьге. Через несколько минут в алюминиевых динамиках «Ламута» раздался чей-то суровый голос:

– Всем свободным от вахты, всему комсоставу выйти на разгрузку бочек...

И вот уже прыгают люди на пришвартовавшееся к борту «Ламута» судно и, закинув за плечи незамысловатое приспособление, известный всем грузчикам «козел», балансируют с бочками на шатких досках, перекинутых с борта на борт. И снова плещется на конвейере сельдяная река.

Этот рабочий день закончился, когда маркировщик Альфред Нагель, голубоглазый парень с волосами, перехваченными по моде, введенной еще первопечатником Иваном Федоровым, кожаным ремешком, принял с весов очередную бочку и поставил на ней цифру «420». Это значило, что с начала путины стране дано 420 вагонов рыбы и что в этот день был досрочно выполнен годовой план.