«Там» или мы?..

заметит ничего примечательного.

На этом, пожалуй, можно было бы и закончить рассказ о замечательных людях цеха номер два. Следовало бы только добавить, что почти вся молодежь здесь учится, что все итээровские работники — воспитанники цеха, бывшие рабочие и что руководят этим цехом три чудесные женщины. Они принадлежат к трем поколениям.

Анна Ивановна Межеедова в тяжелом сорок втором на свирепой стуже монтировала эвакуированные из Москвы станки, и они с колес давали продукцию. Парторг и технолог Нина Афанасьевна, чье детство прошло в годы войны и сделало ее скупой на слова и щедрой на дела. Комсорг и диспетчер Римма Буланова, страстная волейболистка и веселая студентка. Три поколения как бы слились воедино.

Да, тут можно было бы поставить точку, если бы...

Бели бы я случайно не узнал, что 'Смежный, третий цех комбината дает до пятидесяти процентов брака. А с этим браком гибнет вот этот чудесный, поэтический труд, о котором я только что рассказал. Гибнет на глазах у всех. Третий цех «прорабатывают», третий «склоняют», третьему «дают указания». Все это очень легко и просто. Но если ты работаешь в третьем, как, например, технолог Юра Гиндин, и стоишь у пресса, и ждешь, что он опять выдаст брак, и перебираешь все до одной операции, стараясь понять, откуда этот брак,— все тогда становится значительно сложнее.

Вот пресс, словно многопластинная челюсть огромного насекомого, сжал сразу несколько дверей и подернулся облачком пара. Юра ждет. Четыре, пять, шесть минут— и пресс сплевывает квадраты дверей... И опять порваны рубашки, опять перекос. Снова «крылатость», как поэтически называют этот брак контролеры ОТК, Но Юре не до поэзии.

Сцепив на подбородке пальцы Юра следит, как рабочий набирает дверь: растягивает гармошку сот, наклеивает на неё фанеру с рубашкой. И в пресс. А в прессе работают силы давления, силы сопротивления, равные иксу, помноженному на игрек и деленные на зет и еще черт его знает на какое неизвестное... И снова брак...

Может быть, все-таки соты не выдерживают давления в прессе? Раньше фанеру наклеивали на прочную столярную плиту, а теперь вот картонные соты. Может быть, из-за них все беды? Но Юра гонит эту мысль, Сотовое заполнение— рационализация, дающая экономию сырья. Тогда, может, рейки, на которых держатся соты? Юра наклоняется над готовым щитом. Изучает паутину волокон на срезе. И снова пресс, пыхнув парком, сплевывает двери, перекошенные, продавленные, горбатые, со смятым рисунком фанеры, рваными рубашками...

Мысль о сотовом заполнении снова навязчиво лезет в голову. Вот уже третий год комбинат выпускает эти шкафы, и третий год идет брак. Сначала его как бы не замечали. Это было время, когда в стране выпускали мало мебели. Именно тогда и родилась эта неуклюжая модель шкафа с сотовым заполнением — числом поболее, ценою подешевле. Тогда у магазинов толпились нетерпеливые новоселы. Только и слышно было: «Давай, давай!..» И на покоробленные двери никто не обращал внимания. А сейчас покупатели уже отворачиваются от мастодонтов-шкафов.

Юра с тоской глядит «а перекошенные двери. Снять бы этот мастодонт с производства! Ведь и модель «антикварная», да и технология несовершенная, вон сколько браку идет!..

И уже трудно вернуться на остров благополучия. Да и нет его, этого благополучия. Разбилась поэзия путешествий Раи Бабуровой, потускнела гордость за свою профессию Гали Милюковой, погасла радость Оли Горячих. Потому что гибнет труд, коммунистический труд! А комсомольский секретарь Римма Буланова, словно не замечая этой беды, спокойно, очень спокойно объясняет:

— Почему не снимем с производства? Это решают там.— И Риммин палец упирается в потолок.

И каждый раз, когда заходил разговор о трудностях, повторялся этот безразлично-многозначительный жест.

Устаревшая конструкция — решают «там», срывы со снабжением — «там», идет плохая фанера — тоже «там»! Это безликое словечко обладало гипнотической силой. От частого повторения оно персонифицировалось, стало звучать как имя собственное, и его уже хочется написать с прописной буквы!

?..

__________

Я вспоминал строительную площадку Запсиба, зажатую в гранитной ладони Саян. Огромное снежное поле с рыжими пятнами котлованов. Домны еще не оторвались от земли. Они еще лежат в фундаментах на днищах котлованов. И посередине поля рубленый домик на салазках. А в домике звенит, срываясь от злости, голос комсомольского секретаря Запсиба Славы Корижокого:

— До каких пор будет идти на стройку бракованный железобетон?!

И людям, сидящим вдоль стен на струганых лавках, тяжело оторвать от пола глаза. Это директора и комсорги предприятий, дающих брак. Они пытались оправдаться, объяснить срывы «объективными» причинами. Но ударный Запсиб не принимал объяснений. Он не ждал, пока решат «там». На следующий день комсомол Запсиба обратился к молодежи заводов железобетонных изделий. Были созданы комсомольские контрольные посты, которые «влезали» в суть каждой операции. Брак прекратился.

А твои комсомольцы, Римма, ни разу не попытались всерьез поговорить с поставщиками. Хотя для этого совсем не нужно пересекать отроги Саян, как на Запсибе. Нужно просто сесть на трамвай, и через две остановки окажешься у мебельной фабрики № 2. Но вы ждете, пока решит «товарищ Там». Пока «товарищ Там» напишет другому докладную, а тот даст указание третьему.