Я не знаю, каким был бы год, не окажись в нем апреля...
Ничего нет удивительнее апреля. Да и как может быть иначе, если это сама весна в ее быстролетную, кипучую, неудержимую пору, если каждый раз она как бы приходит обновленной! И оттого так удивительны ее светлое небо и отрытая жизни земля, речные разливы и прозрачные леса, мягкие дороги и свежие, волнующие запахи, занесенные неведомым ветерком.
Все удивительно в апреле, но самое удивительное — зори. Эти зори — утренняя и вечерняя — чудо весны. И обе они ее загадка и разгадка.
Апрельский день обычно тепел и беззаботен. Солнечно, и снег, который еще держится в лесу, по склонам оврагов, тает и сбегает ручьями. Курится пригреваемая земля, а воздух пропитан теплой сыростью, затуманивающей дали. И, как всегда в апреле, настроение немного шальное.
Чем ближе день склоняется к вечеру, тем больше захватывает счастливое беспокойство в предчувствии встречи с зарей. Вот уже солнце низко, и диск его тает в весеннем мареве. А день словно и не собирается кончаться. И лес и поля говорят и не наговорятся веселой скороговоркой талых вод, гомоном птиц.
Но вот как-то спокойно и бестрепетно солнце заходит. Заря — преображение природы. Обычное она делает необычным, привычное — таинственным. На исходе солнца смолкнет лес, тихое угасание разольется в наступившей тишине, и тогда, в сумеречный час, явственно станет скрытое нетерпение, весенняя жажда природы: ведь короток ее зоревой час.
А как удивительны зоревые голоса! Новые, неслышимые днем голоса зазвучат вокруг. Распоются птицы и будут петь до темноты, когда разом, как по сигналу, смолкнет лес до новой зари. Таково чудо зорь. Днем на лесной дороге рычал мотор, ехала телега, раздавались голоса людей. А сейчас рассыпаются трелями
дрозды, бросаясь с огромной высоты вниз и распуская хвостовые перья, отчего получается странный, необычный звук. Токует бекас. Через дорогу в осиннике тянут вальдшнепы, и звуки их хорканья и цыканья кажутся самыми странными звуками. В сгустившихся сумерках на край поляны вылетает косач, шипит, прыгает и бормочет... Но кончается заревой час, и кажется, только месяц золотится в морозном ночном небе! Нет, до полуночи еще длится, затихая, весенняя беспокойная жизнь: все еще свистят в небе крылья водоплавающих и доносится из поднебесья перекличка гусиных стай. А с полуночи воцаряется глухая пора и все тревожно замирает.
К вечерней заре попасть просто: к ней идешь днем. Трудно встречать утреннюю. Надо подняться до второго петушиного крика, когда ночь еще не думает покидать землю. Небо в ярких звездах. Воздух студеный. Дороги смерзлись и затвердели. На лужах лед... А потом сидишь и ждешь где-то среди сосен и мхов час-полтора. Тишина бесконечная, необъятная...
Вдруг замечаешь, что чуть посветлел восток и звезд осталось не так много. Наступает еще более странная, звенящая тишина— тишина перед пробуждением. Она прозрачная, растворимая, звучная. В ней уже есть жизнь, есть скрытое движение. Птицы проснулись, но не подают голоса. Вот воздух со свистом рассекли чьи-то тугие крылья. Глухарь завозился на сосне, расправляя перья: ему начинать первым. Запоет он еще по-темному, осторожно, странно роняя, как капельки, мелкие нежные щелчки, и не подумаешь, что поет такая большая птица. А потом распоется, заточит и оглохнет, охваченный ярой зоревой страстью. И пока он распоется, станет сумеречно и отовсюду забормочут, кипя одним котлом, бойчливые тетерева. А как станет совсем светать, запоют все бесчисленные лесные птицы, и снова начнется весенняя проба голосов.
Природа проснулась, но еще не проснулось солнце. Перед его восходом станет особенно морозно. И птицы смолкнут. И снова природа будет тиха, светла и безмятежна.
Но вот всходит солнце — торжественно, сказочно: сначала осторожно выглядывает алый краешек, а потом показывается весь румяный лик — свет красно солнышко. И, когда взойдет оно, все заалеет: и иней на ночках, и поднявшийся туман над землей, и лес, и небо. Снова поют птицы, и поют звонче, ликующе. Поют, пока солнце поднимается выше и становится все ярче и теплее. И вот уже исчезает туман, пропадает белый ночной иней, и начинают капать с веток оттаявшие капельки, и затихают понемногу зоре-вые голоса.
Заря кончилась, а утро разыгралось. Солнечный свет в этот ранний час такой удивительно чистый — свет осиянный, не загустевший теплой дневной позолотой,— он свеж, как иней на прошлогодней траве, и прозрачен, как ледок, выросший за ночь на лужицах и канавах. И нет ничего лучше возвращения с апрельских морозных утренних зорь под этим ясным небом. Идти полем, слышать жаворонка, видеть летящие на север птичьи стаи... И видеть леса в голубом тумане и сверкании талых вод, чувствовать приветное дыхание родной земли. И идти так по мягким дорогам и чистым лужам, подходя к деревне, где голосисто горланят петухи, лают собаки, поднимаются дымки над крышами, доносятся голоса людей, а по всей округе разлито серебристое тетеревиное журчание, а на всей русской земле — весна...
Таков апрель — он весь в зорях, а зори так коротки.»
Апрель... Его так долго ждешь, а бывает он только раз в году. Ждешь его весь год, а подойдет он,— так обрадуешься, что не заметишь, как пропустишь мимо.
Таков апрель — он как молодость!..
Грустно расставание с апрелем. Покидаешь мягкие, ждущие всходов поля, и неодетые леса, и вольные воды, и чувствуешь, как беспокоит тебя эта разлука, словно и в самом деле теряешь что-то... И всматриваешься напоследок в одевающийся лес, видишь уже лопнувшие почки, видишь выбившуюся свежую траву и улавливаешь новый запах, не прежний запах талой земли и последнего снега — запах травы, зелени, запах зеленого мая!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.