Если б Сена впадала в Азовское море

Владимир Бут| опубликовано в номере №854, декабрь 1962
  • В закладки
  • Вставить в блог

– А разве тебе, Андрэ, здесь плохо?

– Пятнадцать лет мы живем а Жданове. Теперь поедем ко мне. Как ты, Лора?..

Что было отвечать Ларисе? Конечно, ей интересно!.. Уж она-то точно знала, что Париж лучше Жданова...

Странное ощущение не покидает ее с первого дня отъезда: будто она героиня какого-то заграничного кинофильма. Где-то она видела его, и теперь лишь остается узнавать себя в отдельных кадрах... Серебристый лайнер, улыбка изящной стюардессы, фешенебельный аэропорт Орли и ночные улицы чужого города, ошеломляющего сутолокой, непривычным начертанием букв неоновых реклам...

Шустрый «ситроен» вырывается на загородное шоссе. За рулем худощавый весельчак Роже – друг отца. Где-то она уже видела такого вот доброго, всесильного Роже, который без умолку говорит отцу что-то смешное, все знает, все может, с которым они не пропадут. Знакома ей и эта уютная квартирка в тихом подпарижном Онесу-Буа. И жена Роже Катерина и похожая на мальчишку черноволосая Шанталь, их дочь. Чудесные люди. Они никуда не отпустят гостей. Жить вместе веселее.

Отец без конца улыбается. Лицо у него счастливое, и от этого немного глупое, такое, что тоже хочется улыбаться. Все пьют вино, громко разговаривают, и слов почти не разобрать из-за джаза, спрятавшегося тут, за тумбочкой с «модерным» радиоприемником...

Утром Шанталь показывает ей двор. До обеда они гоняют мяч. Лотом Шанталь идет в школу. Ларисе никуда идти не надо. Можно разглядывать безделушки, листать журналы.

Вечером опять гремит музыка. И опять счастливо улыбается отец.

На другой день Шанталь показывает ей улицу – красивые дома и бараки алжирцев. И снова вечером в квартире хлопают пробки. – Завтра пойдем смотреть Сену, – шепчет на ухо Шанталь, с трудом подбирая русские слова. И они идут, попросту удирают тайком. Долго трясутся на автобусе, лотом слоняются по набережной. Какой-то лысый толстяк ужасно хочет покатать их на катере. Лицо у него жирное, как свиной окорок... Около маленького кафе их притискивает к стене орава подвыпивших юнцов. Шанталь от их шуток делается пунцовой, зло, затравленно смотрит по сторонам. Прохожие идут мимо. И вот уже сами они, не видя ничего перед собой, бегут по улице, и вслед им несется улюлюканье...

Ох, как красива Сена! Жалкий ручеек по сравнению с нею Ларисина... теперь-то уж не Ларисинэ, а только Олина – Беляковой Оли, подружки ее далекой, речка Кальмиус... Написать надо Оле про Сену. Так и написать: в сто, нет, в тысячу раз лучше Жданова Париж... Вот только, если б не тот «окорок», не типы около кафе, если б не приставали в Париже к девчонкам... И если б еще не одни французы вокруг, если б еще русскую речь слышать, понимать, о чем говорят люди, почему сердятся, как только что Шанталь, или смеются, как отец по вечерам, как Роже...

Впервые вечером дома не гремит джаз и не звенят бокалы. И даже как-то лучше – надоедать уже начал сплошной праздник. Совсем неплохо сидеть под торшером, с ногами взобравшись на диван, и вышивать крестиком. И не хочется дуться на мать за то, что она накричала на нее, за ее грубое: «Где тебя черт носил? Чтоб ни шагу за порог!..»

Отец и Роже о чем-то разговаривают допоздна и курят, курят...

Утром Шанталь никуда не приглашает Ларису. Оказывается, у Шанталь есть еще какая-то Люси. Ну и пусть. Ларисе и самой не скучно, стоит только начать вышивать крестиком...

Никогда у нее не было столько времени для вышивания. Получается здорово. Вот розы на подушке, как живые. Неделю работала. И на Сережкином полотенце розы. Это подарок – позавчера Сережку приняли в школу. Он способный. Друзей завел. Разговаривает. Что-то уже понимает. Маленьким язык дается легко.

Лариса большая. Ей трудней. И в школу ее не берут. Не в школу, а в лицей. Школу она, по местным понятиям, уже окончила. То есть семилетку. Дальше в Париже ходят в лицей. Это как если бы Лариска, будь она а Жданове, пошла в восьмой класс. Не совсем, правда, одно и то же. 8 восьмой класс в Жданове ходят бесплатно. А в Париже за лицей надо платить.

Конечно, все это уладится. Отец найдет работу. будут деньги для лицея и еще для учительницы – без учительницы Лариске французского не одолеть...

Хороший у нее отец. Вот слышится его голос в коридоре. Пришел. Сейчас она сделает ему подарок. Платок, и тоже с розами.

Взгляд у отца сердитый, обидно рассеянный. Он комкает в руке кусочек расшитой белой ткани, подносит к лицу, вытирает пот и, не замечая расширенных Ларискиных глаз, кладет платок в карман, даже не взглянув на розы. Приходит Роже, и опять они сидят за перегородкой, и курят, и молчат. Сколько уже вечеров они вот так курят и молчат?.. Лариска не знает. Она день за днем вышивает. А сейчас ей хочется закричать от обиды...

– Иди ужинать, – зовет мать.

Лариска садится к столу и начинает тупо ковырять ложкой бесформенную серую массу в тарелке. Вчера овсянка, сегодня овсянка!

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Проза наших дней

Четвертое поколение?