Чао, Джульянчик!

– А вы его сами спросите. – Петроченко еле заметно улыбнулся. – Так что, позвать?

– Ну, позови.

– Кудрявцев! – гаркнул Петроченко. – Заходи.

Дверь отворилась, и в комнату строевым шагом вошел Джулио. Вошел, козырнул – уже не по-своему, как он это обычно делал, ладонью вперед, а по-нашему – и вытянул руки по швам.

– Бо-ец-Куд-ряв-цев-при-бил-по-ва-ше-му-при-ка-за-ние, – на одном дыхании, без каких-либо перерывов между словами выпалил он и уставился на меня своими черными, сейчас абсолютно серьезными глазами.

Одет он был с иголочки. На нем была новенькая офицерская гимнастерка с карманами, синие галифе, кирзовые сапоги, сияющий, с начищенной звездой ремень, и только не хватало погон да звездочки на пилотке.

– Ну как, хорош? – самодовольно улыбнулся Петроченко. – Боец что надо, Кудрявцев Даниил Сильверстович.

– Кудрявцев – это за шевелюру?

– Ага! Даниил – ну это просто потому, что все Данькой зовут, а Сильверстович... Есть у него еще какое-то там имя. Как тебя дальше звать?

– Джулиано-Сальваторе.

– Вот, Сальваторе – Сильверст. Одно и то же. Одобряете, товарищ капитан?

Я посмотрел на Джулиано. Он стоял по-прежнему руки по швам и с тревогой и любопытством смотрел то на меня, то на Петроченко.

– Ну, Джулиано, – сказал я ему, – хочешь с нами? Против немца? Контра тадеска? Контра Гитлер? Контра Муссолини? За социализм? Хочешь?

– Хочешь! Хочешь! – не выдержав, крикнул он и тут же, испугавшись своего крика, замолчал.

– Достаныка ему погоны и звездочку, – сказал я Петроченко, но он только улыбнулся.

– У меня уже все заготовлено.

Когда я вручал Джулиано звездочку, я заметил, что у него дрожат губы. Потом он неожиданно перегнулся через стол, порывисто обнял Петроченко и крепко поцеловал его не то в щеку, не то в шею. Тот даже растерялся: «А ну тебя, Данька, всю морду обмусолил!» Но был явно тронут.

В этот же вечер к двум наградным материалам, которые мы собирались посылать в штадив за операцию с мостиком, я прибавил еще третий: на красноармейца Кудрявцева Даниила Сильверстовича.

А война тем временем шла, не очень активно на нашем участке, но шла. От Одессы мы дошли до Днестровского гирла, пытались с ходу его форсировать, но неудачно, строили какие-то пристани для десантов, но потом это отменили и нас перебросили в село Роксоляны. Здесь мы простояли с недельку, ожидая дальнейших распоряжений. Поселились в маленьких чистеньких домиках и посматривали на противоположный берег, на белый Аккерман, где сидели еще немцы, лениво перебрасывая через реку редкие снаряды.

Пользуясь затишьем, мы наводили порядок в своем хозяйстве: банились, латали обмундирование, чинили инструмент. Взялись вплотную и за Джулиано. У него появились учителя. Первой предложила свои услуги наша писарша Леля, но по тому, как она в присутствии Джулиано вся вдруг заливалась краской, я сразу понял, что она без памяти в него влюблена, что из этих занятий вряд ли что путное получится, и кандидатуру ее отверг. Взял шефство над ним замполит Антонов, но времени у него всегда не хватало, и он удовольствовался тем, что обеспечил, можно сказать, идейное руководство. Занимался иногда Петроченко, но настоящим учителем, впоследствии ставшим и первым другом, был Вася Веточкин – батальонный комсорг. Где-то он достал русско-итальянский словарь, и в свободное время в сторонке они что-то писали, переписывали, листали словарь, о чем-то даже спорили.