Лицо матери покрылось мелкими испуганными морщинками, потом немного спустя мать сказала кротко:
- Эх. Яков, не умеешь ты с матерью разговаривать.
И Якову было стыдно.
Тучные и округлые горы ввалились мясистой земляной тяжестью в отекший малиновый горизонт.
Сквозь сочный выбух кудлатого леса виден белый, словно обглоданный лошадиный череп, корпус монастыря.
Кругом - все в соснах. Стрельчатые, темные, они покачивались под тяжестью неба. И вот оттуда, с горы, проросли зеленым мехом, стекают, колыхая пространство, тепловатые октавы колокольного басового гула.
Во время татарских нашествий звенигородский колокол предупреждал Москву о грозящих опасностях. И колокольный бум, подпрыгивая, катился по скользкой поверхности Москва - реки и доходил смятением и тревогой до столицы.
В 1918 г. колокол выл огромными зелеными октавами, чернорясное монашество готовило здесь восстание, связавшись с кулачеством окрестных деревень.
А теперь...
Колокол величественным, тяжким старинным басом зовет в половине первого: «Пожалуйте кушать».
На глянцевитом белом, как облупленное крутое яйцо, фаянсе тарелки сверкал желтовато аппетитной нежностью ломоть масла. Яков подцепил его на нож и размазал по хлебу. Масло выползло из - под ложа жирным густым лоском, и на нем выступили прозрачные росинки. Потом Яков взял огурец, разрезал пополам, половинки положил на хлеб и уж тогда стал есть.
- Здесь раньше монашья едальня была, вот ужо жрали, - проговорил с набитым ртом, подмигивая Якову морщинистым веком, сосед - лысый широкоплечий текстильщик.
Яков посмотрел на мрачные своды столовой, на тяжелые выступы и ниши и, пододвигая к себе чашку с чаем, ответил:
- Да, жировали, пока их отсель не наладили. - И степенно вздохнув, стал прихлебывать чай мелкими громкими глотками.
Яков, ощущая в себе теплый покой таявшей пищи, прищурясь посмотрел на голубой свод неба, прогнувшийся под жестью огромного солнца, и, обернувшись к текстильщику, спросил:
- Чего теперь?
- А теперь, парень, отдыхай, увеселяй себя на здоровье.
Небо, чистое и яркое, насквозь просвечивало сумрачную воду со всклоченными коричневыми водорослями в глубине. И пахло от воды холодной склизкой травой и еще чем - то душисто - прохладным и покойным. Люди разбились на группки, и каждая группа имела свой стиль солнечного времяпровождения: одни, разложив на траве доски, дулись в шашки и шахматы, другие, прикрывшись газетами, читали. Яков ходил один (текстильщика он где - то потерял), и ему было немножко грустно от одиночества. А присоединиться к какой - нибудь компании мешала застенчивость.
Прочертив на песке черту, ребята с разбега прыгали - кто дальше. Смуглотелый, высокий парень с руками и грудью, поросшими блестящей белесой шерсткой, в тяжелой горячей золотой тюбетейке на потном затылке, отмеривал рулеткой длину прыжка и сообщал результат. Яков стал в «очередь прыгающих, разбежался, прыгнул.
- Ого! - сказал парень в тюбетейке, смеривая прыжок. - А ну, валяй на бис.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.