- Я к тебе, дядя Петра, вечерком зайду. А мы пока ячейкой обсудим, как и что...

- Да что тут обсуждать - то? - крякнул даже Петра от недоумения. - А, впрочем, дело ваше. Любите языком - то побаловаться...

Вечером зайдешь, говоришь?

- Зайду, зайду, дядя Петра...

Изба - читальня ходуном ходила. Двадцать два собралось парня в ней, - и у каждого глотка, - и из каждой глотки колокольцами вылетают горячие слова. Двадцать три их в ячейке, парней (девушек нет совсем: матери не дозволяют). А двадцать два собралось. Двадцать третий - то - Васятка. Васятка и не знает, что собралась ячейка: в секрете от Васятки собрались. Васятка сейчас лежит, небось, на печи и кроет мать - по - матерному, или самогонную хлещет.

Гришка - Косопуз (от любви его так прозвали ребята, для ласкательности) нежным дискантом вызванивал:

- Никак нельзя Васятку пороть! Это даже совсем безобразно и думать про это!... Мы - комсомольцы против насильничества. Это помещики прежде крестьян секли. А мы не можем сечь! Не можем мы сечь! Это... Это...

От волнения задыхался Гришка - Косопуз, слова терял.

Топором рубил Ванька - пастух:

- А очень просто. Взяли и вспороли. Подумаешь - велика птица! А по што он мать похабным словом ругает? Чай, она мать, а не стерва какая. А по што самогонную хлещет? А по што не работает? Небось, отцовский хлеб жрать охочь!...

- Нет, ребята, пороть, - это верно, - нельзя! - раздайся спокойный голос Кольки - Ученого (ученым потому Колька был, что очень шибко газету мог читать - буквы у него сразу в слова складывались, читает, как говорит). - Пороть живого человека нельзя, - это тебе не скотина. Коммунисты вообще никого не бьют, акромя буржуазии - да и то бьют класс буржуазный, а не какого там буржуя - Ивана, скажем, или Сидора. Нет, нельзя пороть!

- Нельзя пороть! - сказали все, - кто словом, кто сам себе сказал, молча, - и утвердились в этом. - Нельзя.

Притихла изба - читальня, не ходит ходуном, молчат двадцать два.

Мишка - секретарь думает секретарскую свою думу:

- А как же авторитет? Авторитет - то, чай, тоже не жук наплакал. Чай, его «всеми мерами»...

- Ребята! (это секретарская изливается душа). - Ведь, дядя Петра нас на всю деревню обесславит. Ведь, проходу не дадут! Тогда уж - прощай клуб! Тютю, клуб! Не дадут бобылью избу под клуб, - ни за что не дадут! И так насилу я выпросил, да и то Семен - председатель говорит: - «Може, я вам и дам избу, а може, и не дам», - а теперь никак не дадут. Скажут: к вам дядя Петра за делом приходил, а вы все, скажут, такие, как Васька, хулюганы. Не будет у нас клуба! - струной натянутой секретарский прозвенел голос, а в голосе - слезы. Ночами о клубе мечталось Мишке - секретарю, и, вот уж - почти и слажено дело, ан, нет: не дадут мужики избу! Облает ячейку дядя Петра!

Сжались все в одну кучу, керосиновая подмигивает лампа, вьюга разговоры разговаривает на дворе, а ветер к окну пристал, спрашивает беспокойно:

- Как тут быть? Как тут быть, ребятки, ась? И клуба хочется, и авторитета пуще того хочется, - вот - чудное, незнакомое слово - ав - то - ри - тет, - а как сказал докладчик, так все сразу поняли, - и авторитету этого самого, хочется, и Васятку пороть - не то, что не хочется, а прямо, выходит дело, нельзя его, лахудру эдакого, пороть. Как тут быть, а? Что же вы сделаете, ребятки? - беспокоится ветер за окном.

- А, на самом - то деле, сволочь Васька! Не комсомолец, а лобызда какая - то! Совсем стал хулюганом! - вырвалось у Андрюшки - Длинного.

А ежели парня изругать, наставить? - возвысился голос Кольки - Ученого.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.