Одно событие задержало жалобу Пелагеи Захаровны: наш двор загрохотал, как завод: начали надстраивать главный корпус. От зари до зари ставили леса, лязгало железо, перестукивались каменщики, в квартирах ломали голландки, сквозные дыры пронизывали все этажи, штукатурка сыпалась в постели и во щи, но все были довольны.
Валька с оравой ребят с утра до вечера носилась по лесам: носила, водопроводные трубы, инструмент; больше всего любила она раздувать кузнечный горн - приплясывала и орала под дыхание пламени:
«Товарищ, не в силах я вахту держать...»
Прошло с полгода, дом вырос серой громадиной, с балконами, голландки заменились радиаторами центрального отопления, в кухнях умолкли водопады примусов, на эмалированных печках загорелся голубой газ. Одна Пелагея Захаровна осталась жить по - старому: в сенцах кадки с огурцами, с капустой, в погребе запас картошки и разной огородины, дрова частью в сенцах тоже, частью - в комнате.
Раз к вечеру - только что ушли рабочие - во дворе послышался боевой свист. Под ветлой появилась фигура, одетая в шинель с петлицами, с белыми металлическими пуговицами, берет с гербам надвинут на глаза. Набежали ребята, сорвали берет - это была Валька с чёрной, немного растрёпанной чолкой и большим смеющимся ртом.
- Я первая в мире двадцатитысячница! - заорала она. - А тётка говорит: из дряни всё равно ничего не получится.
Ребята притихли от зависти, у всех засверкали глазёнки, приглядывались к гербу, к пуговицам, чей - то полосок осторожно спросил:
- А ты будешь мастером?
- Мастер - фрезеровщик! Потом - техник! - Валька стреляла руками. - И вот она инженер!
Мимо проходила Пелагея Захаровна, - может быть, ткачихе показалось, что девчонка утирает ей нос, обгоняет её в жизни, а ещё от земли не видать, - она остановилась и запыхтела, подбоченившись: это что такое?
Валька тоже избоченилась и ответила озорным голосом:
- Вчерашнее жаркое! - она ветвисто развела руками, закричала прозвища, которыми наделяла её всегда ткачиха: - Море - океан дурости, несовместимая ведьма, Анчутка! – тут же выпрямилась и, как бы гордясь, ответила на всё от своего лица, с обидным ударением: - От каковой слышу!
Лицо Пелагеи Захаровны посерело, гнев как бы запер слова. Обдав холодом хохочущих ребят, она грозно подступила к обидчице. Валька ждала её спокойно. Они стали вплотную друг к другу.
- Здравствуйте, Пелагея Захаровна, - сказала Валька нежным голосом, - как вы поживаете?
У ткачихи перекосился рот, она протянула руку к Валькиному уху, но лёгким движением Валька скользнула под локоть ткачихи, за её спиной пустилась в пляс - бешено мелькали пятки, челка и руки. Пелагея Захаровна, задыхаясь от ярости, отступила к флигельку, едва нашла ключом скважину в замке, в тёмных сенцах широко шагнула и ударилась лбом о косяк открытой в комнату двери. Она свалилась на кадку с капустой, на её лбу под ладонью налилась большая шишка. Она долго приманивала шишку имбирной настойкой, прикладывала к ней екатерининский пятак, стонала и жаловалась на проклятую безотцовщину, и не было такого ада, которого она не пожелала бы Вальке.
Поздно вечером Пелагея Захаровна вышла из флигелька с накрученным на голову полотенцем под ветлу. Нюша, снимавшая во дворе пелёнки, сочувственно спросила: что приключилось? Ткачиха вздохнула, беспомощно посмотрела в небо, заплакала и начала рассказывать, что она проходила по двору, и вдруг как оглушило...
- Не кирпич ли с лесов? - озабоченно спросила Нюша.
Все квартиранты, проходя по двору, постоянно опасались кирпича с лесов.
- Хорошо, что по лбу! - сказала Пелагея Захаровна; эта маленькая ложь - догадка возникла внезапно: - Да рабочие - то пошабашили? Как же так? Озорство?
Пелагея Захаровна посмотрела с открытым ртом на Валькино окно и неудержимо понесла:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.