Но необыкновенная она, эта стройка. И необыкновенный повод собрал сюда людей со всей страны.
Имя этому поводу — беда.
Вот так же с шуточками, с веселым разговором — дело-то молодое! — собирались, я видел, в центре города студенческие отряды. Те самые студенты, которые отказались от своих каникул, чтобы помочь городу. Они собирались, а потом расходились группами на свои рабочие участки — растаскивать то, что раньше было домами.
Было утро, но солнце уже припекало; уже работали бульдозеры и экскаваторы на расчистке аварийных кварталов, густая пыль стояла в воздухе, толстый слой пыли лежал «а тротуаре и мостовых. Когда ковш экскаватора размыкает свои челюсти над самосвалом, обрушивая в него все тяжкое богатство рассохшегося сырца, штукатурки, щепья и тряпья, — вот тогда-то и восходит к небу пыль столбом, и закручивается наверху капителями классического ордера.
Тут же среди пыли бил фонтанчик из искореженной ржавой трубы, студенты по очереди наклонялись над ним напиться и сполоснуть шею.
Тут же на дереве висела стенгазета, вся сплошь состоящая из карикатур, в которых осмеивались лентяи.
Мое внимание привлекла кошка, стремившаяся войти в заваленную дверь разрушенного дома. Пройти в комнату нельзя было принципиально, но кошка рвалась туда, и я вспомнил, что уже читал про такую кошку и такой дом в какой-то из книг о войне. Веселый парень в черной щегольской рубашке — один из убиравших развалины этого дома — засмеялся и отогнал кошку камнем.
Этот парень был занят тем, что вытаскивал из груды кирпичей бревно. Затем я увидел, как он ухватился за какой-то предмет, книгу, что ли, и вытащил его из мусора, радостным криком известив других о трофее. Это был альбом — того типа, в которых держат семейные фотографии.
Затем я увидел, как он раскрыл альбом и извлек из него фотографию. Прошло несколько минут, и он все стоял в неудобной позе, в которой застал его этот момент, и продолжал смотреть на фотографию. Что там было такое, отчего он не смог снова бросить альбом в битый кирпич и держал его неловко и растерянно, не зная, куда положить? Почему умолк?
И уже не он, а я вдруг увидел новым, обнаженным, взором зеленые обои стены с более темным квадратом, который был, наверно, занят ковриком, помятый рукомойник — неразговорчивых свидетелей этого ночного удара.
Помню кадры, снятые в Японии удачливым кинохроникером: многоэтажный дом вздрагивает, кренится и вдруг начинает падать на улицу, застигнутую врасплох содроганием земли.
Большой дом — и беда большая.
В Ташкенте современные большие здания устояли, не выдержали ударов те, что поменьше.
Маленький дом, а беда большая. Не становится ведь меньше беда человека, семьи оттого, что меньше этажей. Был кров — и нет. Был дом, твой дом, в котором ты вырос, жил, придумывал что-то: кухню вот облицевал белой плиткой, окно расширил. Здесь умерла твоя мать, родились твои дети. Может быть, для кого-то это просто старый дом, который все равно пора бы на снос. Все равно, да не все равно...
Что такое ташкентское землетрясение? Это почти два миллиона квадратных метров разрушенных жилищ. Вот и считайте в единицах человеческой боли, если известны вам такие единицы...
Пионеров с цветочками привели на вокзал — встречать очередной эшелон строителей. Эшелон разгрузился на другой станции, где пионеров не было. И ничего.
Были речи. А и не было бы — то же самое.
Сошли с эшелона самосвалы, специально раскрашенные к этому случаю. Не были бы раскрашены — тоже не страшно.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.